Toska19 В. Высоцкий все стихи одим файлом. Анализ.

Аллиз всех Стихов В. Высоцкого здесь
------------------------------------------------
Владимир Высоцкий. Все Стихи одним файлом.(стихи и песни 423 шт. больше я не нашёл)
------------------------------------------------
***************************************
А люди все роптали и роптали

А люди все роптали и роптали,
А люди справедливости хотят:
"Мы в очереди первыми стояли,
А те, кто сзади нас, уже едят!"

Им объяснили: "Чтобы не ругаться
Мы просим вас, уйдите, дорогие!
Те, кто едят, ведь это иностранцы!
А вы, прошу прощенья, кто такие?"

А люди все кричали и кричали,
А люди справедливости хотят:
"Ну, как же так? Мы в очереди первые стояли,
А те, кто сзади нас, уже едят".

Но снова объяснил администратор:
"Я вас прошу - уйдите, дорогие.
Те, кто едят, ведь это ж делегаты!
А вы, прошу прощенья, кто такие?"

А люди все кричали и кричали,
Наверно справедливости хотят:
"Но как же так, но как же так?
Ведь мы же в очереди первые стояли,
А те, кто сзади нас, уже едят".

А ну, отдай мой каменный топор

А ну, отдай мой каменный топор
И шкур моих набедренных не тронь.
Молчи, не вижу я тебя в упор,
Сиди вон и поддерживай огонь.

Выгадывать не смей на мелочах,
Не опошляй семейный наш уклад.
Не убрана пещера и очаг,
Разбаловалась ты в матриархат.

Придержи свое мнение,
Я глава и мужчина я.
Соблюдай отношения
Первобытнообщинные.

Там мамонта убьют, подымут вой,
Начнут добычу поровну делить.
Я не могу весь век сидеть с тобой,
Мне надо хоть кого-нибудь убить.

Старейшины сейчас придут ко мне.
Смотри еще не выйди голой к ним.
В век каменный и не достать камней -
Мне стыдно перед племенем моим.

Пять бы жен мне, наверное,
Разобрался бы с вами я!
Но дела мои скверные,
Потому - моногамия.

А все твоя проклятая родня...
Мой дядя, что достался кабану,
Когда был жив, предупреждал меня:
Нельзя из людоедок брать жену.

Не ссорь меня с общиной - это ложь,
Что будто к тебе ктой-то пристает.
Не клевещи на нашу молодежь,
Она надежда наша и оплот!

Ну, что глядишь? Тебя пока не бьют.
Отдай топор, добром тебя прошу.
И в шкуры влезь: ведь люди засмеют.
До трех считаю, после - задушу.
Агент ноль семь

Себя от надоевшей славы спрятав,
В одном из их соединенных штатов,
В глуши и дебрях чуждых нам систем,
Жил-был, известный больше, чем Иуда,
Живое порожденье Голливуда,
Артист Джеймс Бонд, шпион, агент 07

Был этот самый парень
Звезда - ни дать ни взять,
Настолько популярен,
Что страшно рассказать.
Да шуточное ль дело?
Почти что полубог
Известный всем Марчелло
В сравненьи с ним - щенок!

Он на своей, на загородной вилле
Скрывался, чтоб его не подловили
И умирал от скуки и тоски.
А то, бывало, встретят у квартиры,
Набросятся и рвут на сувениры
Последние штаны и пиджаки.

Вот так и жил, как в клетке,
Ну, а в кино потел.
Различные разведки
Дурачил, как хотел.
То ходит в чьей-то шкуре,
То в пепельнице спит,
А то на абажуре
Кого-то соблазнит.

И вот, артиста этого, Джеймс Бонда,
Товарищи из гос- и фильмофонда
В совместную картину к нам зовут.
Чтоб граждане его не узнавали,
Он к нам решил приехать в одеяле,
Мол, все равно на клочья разорвут.

Но, посудите сами:
На проводах в USА
Все хиппи с волосами
Побрили волоса,
С него сорвали свитер
Отгрызли вмиг часы,
И разобрали плиты
Со взлетной полосы.

И вот в Москве нисходит он по трапу,
Дает доллар носильщику на лапу
И прикрывает личность на ходу.
Вдруг кто-то шасть на газике к агенту,
И киноленту вместо документа,
Что мол свои, мол, "How do you do".

Огромная колонна
Стоит сама в себе,
И встречают чемпиона
По стендовой стрельбе.
Попал во все, что было
Он выстрелом с руки.
По нем бабье сходило
С ума и мужики.

Довольный, что его не узнавали,
Он одеяло снял в национале.
Но, несмотря на личность и акцент,
Его там обозвали оборванцем,
Который притворился иностранцем
И заявил, что, дескать, он агент.

Швейцар его за ворот...
Решил открыться он.
07 я. - Вам межгород?
Так надо взять талон.
Во рту скопилась пена
И горькая слюна,
И в позе супермена
Он уселся у окна.

Но кинорежиссеры прибежали
И недоразумение замяли,
И разменяли фунты на рубли...
Уборщица кричала:"Вот же пройда.
Подумаешь, агентишко какой-то.
У нас в девятом принц из Сомали".
Аисты
Из к/ф "Война под крышами"

Небо этого дня ясное,
Но теперь в нем броня лязгает,
А по нашей земле гул стоит
И деревья в смоле,грустно им.
Дым и пепел встают,как грезды,
Гнезд по крышам не вьют аисты.

Колос в цвет янтаря-успеем ли ?
Нет,выходит мы зря сеяли.
Что ж там цветом янтарь светится?
Это в поле пожар мечится.
Разбрелись все от бед в стороны,
Певчих птиц больше нет-вороны.

И деревья в пыли к осени,
Те,что песни могли,бросили.
И любовь не для нас,верно ведь.
Что нужнее сейчас ? Ненависть.
Дым и пепел встают,как грезды,
Гнезд по крышам не вьют аисты.

Лес шумит,как всегда,кронами,
А земля и вода стонами.
Но нельзя без чудес,аукает
Довоенными лес звуками.
Побрели все от бед на восток,
Певчих птиц больше нет,нет аистов.

Воздух звуки хранит разные,
Но теперь в нем броня лязгает.
Даже цокот копыт-топотом,
Если кто закричит-шепотом.
Побрели все от бед на восток
И над крышами нет аистов.
Алешка жарил на баяне

Алешка жарил на баяне,
Звенел посудою "Шалман".
В дыму в табачном, как в тумане,
Плясал одесский шарлатан.

На это дело он угробил тыщи триста,
Купил товару самогонки и вина,
Себе позвал Алешу с Жорой гармонистов,
И курва Машка с гитарою пришла.

Алешка жарил на баяне,
Звенел посудою "Шалман".
В дыму в табачном, как в тумане,
Плясал одесский шарлатан.

Харланыщик ударил место у прилавка,
И заправлял немало очень вкусных блюд,
На кухне жарила его подруга Клавка,
Афициантом был Лешка Вундердуд.

Алешка жарил на баяне,
Звенел посудою "Шалман".
В дыму в табачном, как в тумане,
Плясал одесский шарлатан.

Устал Иван Блатной крутить свое кадило,
Тогда поставил свой самогонный аппарат,
Однако эта установка намудрила,
И он пошел работать в мясокомбинат.

Алешка жарил на баяне,
Звенел посудою "Шалман".
В дыму в табачном, как в тумане,
Плясал одесский шарлатан.
Антисемиты

Зачем мне считаться шпаной и бандитом,
Не лучше ль податься мне в антисемиты,
На их стороне, хоть и нету законов,
Поддержка и энтузиазм миллионов.

Решил я, и значит кому-то быть битым,
Но надо ж узнать, кто такие семиты,
А вдруг это очень приличные люди,
А вдруг из-за них мне чего-нибудь будет.

Но друг и учитель, алкаш с бакалеи,
Сказал, что семиты - простые евреи,
Да это ж такое везение, братцы,
Теперь я спокоен, чего мне бояться.

Я долго крепился, и благоговейно
Всегда относился к Альберту Эйнштейну
Народ мне простит, но спрошу я невольно,
Куда отнести мне Абрама Линкольна.

Средь них пострадавший от Сталина Каплер,
Средь них уважаемый мной Чарли Чаплин,
Мой друг Рабинович и жертвы фашизма,
И даже основоположник марксизма.

Но тот же алкаш мне сказал после дельца,
Что пьют они кровь христианских младенцев,
И как то в пивной мне ребята сказали,
Что очень давно они бога распяли.

Им кровушки надо, они без запарки
Замучили, гады, слона в зоопарке.
Украли, я знаю, они у народа
Весь хлеб урожая минувшего года.

По Курской, Казанской железной дороге
Построили дачи, живут там, как боги,
На все я готов, на разбой и насилье,
Бью я жидов, и спасаю Россию.

Ах время, как махорочка
(зарисовка, называется "из детства")

Ах время, как махорочка, все тянешь, тянешь,Жорочка,
А помнишь: кепка, челочка, да кабаки до трех.
А черненькая норочка с подъезда пять ай сорочка,
Глядишь, всего пятерочка, а вдоль да поперек.

А все братва одесская, два тридцать - время детское,
Куда, ребята, деться,а?, к цыганам в "Попловок".
Пойдемте с нами, Верочка, цыганская венгерочка,
Пригладь виски,Валерочка, да чуть пригни сапог.

А помнишь вечериночки у Солиной Мариночки,
Две бывших балириночки в гостях у пацанов.
Сплошная безотцовщина, война да иежовщина,
А значит поножовщина, и коды до обнов.

На всех клисты казенные и флотские и зонные,
И братья заблатненные имеются у всех.
Потом отцы появятся, да очень не понравится,
Кое кем с кем конечно справиться, и то от сих до сель.

Дворными дворы полны, ну надо же,
Дальный голос хватает за души,
Хоть этому до радожи, да вот еще нагул,
Смалюшенки богатые, там шпанцери подснятые,
Там и червонцы мятые, там Клещ меня пурнул.

А у Толяна Рваного братан пришел с Желаного,
И жить задумал наново, и был хитер и смел.
Да хоть и в этом возрасте а были позанозистей,
Помуйкался он гордости и снова загремел.

А все же брали соточку и в "двадцать один" чечоточку,
А ночью взял обмоточку и что-то завернул,
У матери бессонница, все сутки к низу клонится,
Спи, вдруг чего обломится, нибось не вернуть.
Ах, утону я в Западной Двине

Ах, утону я в Западной Двине
Или погибну как-нибудь иначе.
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.

Они меня на кладбище снесут,
Простят долги и горькие обиды.
Я отменяю воинский салют,
Не надо мне гражданской панихиды.

Я никогда не ездил на слоне
И мне не приносили передачи.
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.
Аэропорт

Еще бы - не бояться мне полетов,
Когда начальник мой Е. Б. Изотов,
Всегда в больное колет как игла.
"Эх, - говорит,- салага!
У них и то в Чикаго
Три дня назад авария была!.."

Хотя бы сплюнул, все же люди - братья,
И мы вдвоем и не под кумачом,-
Но знает, черт, что я для предприятья
Ну хоть куда, хоть как и хоть на чем!

Мне не страшно, я навеселе,-
Чтоб по трапу пройти не моргнув,
Тренируюсь уже на земле
Туго-натуго пояс стянув.

Но, слава богу, я не вылетаю -
В аэропорте время коротаю
Еще с одним таким же - побратим,-
Мы пьем седьмую за день
За то, что все мы сядем,
И может быть - туда, куда летим.

Пусть в ресторане не дают на вынос,
Там радио молчит - там благодать,-
Вбежит швейцар и рявкнет: "Кто на Вильнюс!..
Спокойно продолжайте выпивать!"

Мне лететь - острый нож и петля:
Ни привстать, ни поесть, ни курнуть,
И еще - безопасности для -
Должен я сам себя пристегнуть!

Я к автомату - в нем ума палата -
Стою и улыбаюсь глуповато:
Такое мне поведал автомат!..
Невероятно, - в Ейске -
Уже по-европейски:
Свобода слова, - если это мат.

Мой умный друг к полудню стал ломаться -
Уже наряд милиции ведут:
Он гнул винты у "ИЛа-18"
И требовал немедля парашют.

Я приятеля стал вразумлять:
"Паша, Пашенька, Паша, Пашут.
Если нам по чуть-чуть добавлять,
То на кой тебе шут парашют!.."

Друг рассказал - такие врать не станут:
Сидел он раз, ремнями не затянут,
Вдруг - взрыв! А он и к этому готов:
И тут нашел лазейку -
Расправил телогрейку
И приземлился в клумбу от цветов...

Мой вылет объявили, что ли? Я бы
Чуть подремал, чуть-чуть - теперь меня не поднимай!
Но слышу: "Пассажиры за ноябрь!
Ваш вылет переносится на май!"

Считайте меня полным идиотом,
Но я б и там летел Аэрофлотом:
У них - гуд бай - и в небо, хошь не хошь.
А тут - сиди и грейся:
Всегда задержка рейса,-
Хоть день, а все же лишний проживешь!
Бабье лето

Клены выкрасив, ворох, колдовским каким-то цветом,
Это скоро, это скоро бабье лето, бабье лето,
Это скоро, это скоро бабье лето, бабье лето.

Что так скоро тают листья, ничего мне не понятно,
А я ловлю как эти листья наши даты, наши даты,
Я ловлю как эти листья наши даты, наши даты.

Я кружу на прополую с самой ветренной из женщин,
Я давно искал такую и не больше и не меньше,
Я давно искал такую и не больше и не меньше.

Только вот ругает мама, что меня ночами нету,
Что я слишком часто пьяный бабьим летом, бабьим летом,
Что я слишком часто пьяный бабьим летом, бабьим летом.

А я забыл, когда был дома, спутал ночи и рассветы,
Это омут, ох, это омут бабье лето, бабье лето,
Это омут, это омут бабье лето, бабье лето.
Баллада о паруснике

Капитана в тот день называли на "ты".
Шкипер с юнгой сравнялись в талантах.
Распрямляя хребты и срывая бинты,
Бесновались матросы на вантах.

Двери наших мозгов
Посрывали с петель
Миражи берегов,
Покрывала земель -
Этих обетованных, желанных,
И колумбовых, и магелланных.

Только мне берегов
Не видать и земель.
С ходу в девять узлов
Сел по горло на мель.
А у тех молодцов
Благородная цель...
И, в конце-то концов,
Я ведь сам сел на мель!

И ушли корабли, мои братья, мой флот.
Кто чувствительней - брызги сглотнули.
Без меня продолжался великий поход,
На меня ж парусами махнули.

И погоду, и случай
Безбожно кляня,
Мои пасынки кучей
Бросали меня.
Вот со шлюпок - два залпа... и ладно,
От "Колумба" и от "Магеллана".

Я пью пену, волна
Мне доходит до рта,
И от палуб до дна
Обнажились борта.
А бока мои грязны,
Таи не таи...
Так любуйтесь на язвы
И раны мои!

Вот дыра у ребра - это след от ядра.
Вот рубцы от тарана и даже
Видно шрамы от крючьев, какой-то пират
Мне хребет перебил в абордаже.

Киль - как старый неровный
Гитаровый гриф -
Это брюхо вспорол мне
Коралловый риф.
Задыхаюсь, гнию - так бывает,
И просоленное загнивает!

Ветры кровь мою пьют
И сквозь щели снуют
Прямо с бака на ют.
Меня ветры добьют!
Я под ними стою
От утра до утра.
Гвозди в душу мою
Забивают ветра.

И гулякой шальным все швыряют вверх дном
Эти ветры, незваные гости.
Захлебнуться бы им в моих трюмах вином
Или с мели сорвать меня в злости!

Я уверовал в это,
Как загнанный зверь,
Но не злобные ветры
Нужны мне теперь.
Мои мачты, как дряблые руки,
Паруса, словно груди старухи.

Будет чудо восьмое!
И добрый прибой
Мое тело омоет
Живою водой.
Моря божья роса
С меня снимет табу,
Вздует мне паруса
Будто жилы на лбу!

Догоню я своих, догоню и прошу,
Позабывшую помнить армаду.
И команду свою я обратно пущу -
Я ведь зла не держу на команду!

Только, кажется, нет
Больше места в строю.
Пллохо шутишь, корвет,
Потеснись - раскрою!
Как же так? Я ваш брат,
Я ушел от беды!
Полевее, фрегат,
Всем нам хватит воды!

До чего ж вы дошли?
Значит, что ж мне уйти?
Если был на мели,
Дальше нету пути?
Разомкните ряды,
Все же мы корабли.
Всем нам хватит воды!
Всем нам хватит земли
Этой обетованной, желанной,
И колумбовой, и магелланной!
Баллада о гипсе

Нет острых ощущений: все старье, гнилье и хлам!
Того гляди, с тоски сыграю в ящик.
Балкон бы что ли сверху иль автобус пополам...
Вот это - дело! Это - подходяще!

Повезло! Наконец, повезло!
Видел бог, что дошел я до точки.
Самосвал - тридцать тысяч кило,
Мне скелет раздробил на кусочки.

Вот лежу я на спине загипсованный,
Каждый член у меня расфасованный
По отдельности и до исправности,
Все будет в целости и сохранности.

Как жаль, что не роняли вам на череп утюгов,
Скорблю о вас, как мало вы успели.
Да это ж просто прелесть - сотрясение мозгов,
Да это ж наслажденье - гипс на теле!

Как броня, на груди у меня,
На руках моих крепкие латы.
Так и хочется крикнуть: "Коня мне, коня!"
И верхом ускакать из палаты.

Но лежу я на спине загипсованный,
Каждый член у меня расфасованный
По отдельности и до исправности,
Все будет в целости и сохранности.

Придавлены все чувства, лишь для боли нет преград.
Ну что ж, мы часто сами чувства губим.
Зато я, как ребенок, весь спеленутый до пят
И окруженный человеколюбьем.

Под влиянием сестрички ночной
Я любовью к людям проникся
И клянусь, до доски гробовой
Я б остался невольником гипса.

И вот лежу я на спине загипсованный,
Каждый член у меня расфасованный
По отдельности и до исправности,
Все будет в целости и сохранности.

Вот хорошо б еще, чтоб мне не видеть прежних снов -
Они как острый нож для инвалида.
Во сне я рвусь наружу из-под гипсовых оков,
Мне снятся свечи, рифмы и коррида.

Ах, надежна ты, гипса броня,
От того, кто намерен кусаться.
Но одно угнетает меня,
Что никак не могу почесаться...

Уж давно здоров, но не намерен гипс снимать.
Пусть руки стали чем-то вроде бивней,
Пусть ноги опухают, мне на это наплевать,
Зато кажусь значительней, массивней.

Я под гипсом хожу ходуном,
Наступаю на пятки прохожим,
Мне удобно казаться слоном
И себя ощущать толстокожим.

И так по жизни я иду загипсованный,
Каждый член у меня расфасованный
По отдельности и до исправности,
Все будет в целости и сохранности.
Баллада о детстве

Час зачатья я помню неточно,
Значит, память моя однобока,
Но зачат я был ночью порочно
И явился на свет не до срока.

Я рождался не в муках, не в злобе.
Девять месяцев - это не лет...
Первый срок отбывал я в утробе,-
Ничего там хорошего нет!

Спасибо Вам, Святители,
Что дунули да плюнули,
Что вдруг мои родители
Зачать меня задумали
В те времена укромные,
Теперь почти былинные,
Когда срока огромные
Брели в этапы длинные.
Их брали в ночь зачатия,
А многих даже ранее,
Но вот живет же братия,
Моя честна компания!..

Ходу, думушки резвые, ходу!
Слово, строченьки милые, слово!
Первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого.

Знать бы мне, кто так долго мурыжил,
Отыгрался бы на подлеце,
Но родился и жил я. и выжил -
Дом на Первой Мещанской, в конце.

Там, за стеной, за стеночкой,
За перегородочкой,
Соседочка с соседочкой
Баловались водочкой.
Все жили вровень, скромно так:
Система коридорная,
На тридцать восемь комнаток
Всего одна уборная;
Здесь зуб на зуб не попадал,
Не грела телогреечка,
Здесь я доподлинно узнал,
Почем она - копеечка!

Не боялась сирены соседка,
И привыкла к не мать понемногу,
И плевал я, здоровый трехлетка,
На воздушную эту тревогу.

Да не все, то что сверху, от бога,
И народ зажигалки тушил,
И, как малая фронту подмога,
Мой песок и дырявый кувшин.

И било солнце в три луча,
Сквозь дыры крыш просеяно,
На Евдоким Кириллыча
И Гисю Моисеевну.
Она ему: "Как сыновья?"
"Да без вести пропавшие!
Эх, Гиська, мы - одна семья,
Вы тоже пострадавшие,
Вы тоже пострадавшие,
А значит, - обрусевшие.
Мои - без вести павшие,
Твои - безвинно севшие!"

Я ушел от пеленок и сосок,
Поживал - не забыт, не заброшен,
И дразнили меня - "Недоносок!",
Хоть и был я нормально доношен.

Маскировку пытался срыввать я.
Пленных гонят... Чего ж мы дрожим?
Возвращались отцы наши, братья
По домам по своим да чужим.

У тети Зины кофточка
С драконами да змеями,
Да у Попова Вовчика
Отец пришел с трофеями:
Трофейная Япония,
Трофейная Германия,
Пришла страна Лимония -
Сплошная Чемодания.
Взял у отца на станции
Погоны, словно цацки я,
А их эвакуации
Толпой валили штатские...

Осмотрелись они, оклимались,
Похмелились, потом протрезвели,
И отплакали те, кто дождались,
Недождавшие - отревели.

Стал метро рыть отец Витькин и Генкой.
Мы спросили: "Зачем?" Он в ответ,
Мол, коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводят на свет...
Пророчество папашино
Не слушал Витька с корешом,
Из коридора нашего
В тюремной коридор ушел.
Да он всегда был спорщиком,
Припрут к стене - откажется,
Прошел он коридорчиком,
А кончил стенкой, кажется.
Но у отцов свои умы,
А что до нас касательно,
На жизнь засматривались мы
Уже самостроятельно.

Все, от нас до почти годовалых,
Толковищу вели до кровянки,
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки.

Не досталось им даже по пуле,
В ремеслухе живи да тужи:
Ни дерзнуть, ни рискнуть, но рискнули
Из напильников делать ножи.

Они воткнутся в легкие,
От никотина черные,
По рукоятки легкие,
Трехцветные, наборные.
Вели дела обменные
Сопливые острожники:
На стройке немцы пленные
На хлеб меняли ножики.
Сперва играли в фантики,
В пристенок с крохоборами,
И вот ушли романтики
Из подворотен ворами.

Спекулянтка была номер перший,
Ни соседей, ни бога не труся,
Жизнь закончила миллионершей
Пересветова тетя Маруся.

У Маруси за стенкой говели,
И она там втихую пила,
А упала она возле двери -
Некрасиво так, зло умерла.

Наживы, как наркотика,
Не выдержала этого
Богатенькая тетенька
Маруся Пересветова.

Но было все обыденно:
Заглянет кто - расстроится.
Особенно обидела
Богатством метростроевца.
Он дверь сломал, а нам сказал:
"У вас носы не вытерты.
А я?.. За что я воевал?"
И разные эпитеты.

Было время и были подвалы,
Было дело - и цены снижали,
И текли куда надо каналы,
И в конце куда надо впадали.

Дети бывших старшин да майоров
До ледовых широт поднялись,
Потому что из тех коридоров
Им казалось - сподручнее вниз!
Баллада о борьбе

Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров,
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от детских своих катастроф.

Детям вечно досаден их возраст и быт
И дрались мы до ссадин, до смертных обид
Но одежды латали нам матери в срок,
Мы же книги глотали, пьянея от строк.

Липли волосы нам на вспотевшие лбы,
И сосало под ложечкой сладко от фраз.
И кружил наши головы запах борьбы,
Со страниц пожелтевших слетая на нас.

И пытались постичь мы, не знавшие войн,
За воинственный крик принимавшие вой,
Тайну слова, приказ, положенье границ,
Смысл атаки и лязг боевых колесниц.

А в кипящих котлах прежних войн и смут
Столько пищи для маленьких наших мозгов,
Мы на роли предателей, трусов, иуд
В детских играх своих назначали врагов.

И злодея слезам не давали остыть,
И прекраснейших дам обещали любить.
И друзей успокоив и ближних любя,
Мы на роли героев вводили себя.

Только в грезы нельзя насовсем убежать,
Краткий бег у забав, столько поля вокруг.
Постараться ладони у мертвых разжать
И оружье принять из натруженных рук.

Испытай, завладев еще теплым мечом,
И доспехи надев, что почем, что почем?!
Испытай, кто ты - трус иль избранник судьбы,
И попробуй на вкус настоящей борьбы.

И когда разом рухнет израненный друг
И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг,
Оттого, что убили его, не тебя.

Ты поймешь, что узнал, отличил, отыскал,
По оскалу забрал - это смерти оскал,
Ложь и зло, погляди, как их лица грубы,
И всегда позади воронье и гробы.

Если путь прорубая отцовским мечом,
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что почем,
Значит, нужные книги ты в детстве читал.

Если мяса с ножа ты не ел ни куска,
Если руки сложа, наблюдал свысока,
И в борьбу не вступил с подлецом, палачом,
Значит, в жизни ты был ни при чем, ни при чем.

Баллада о короткой шее

Полководец с шеею короткой
Должен быть в любые времена,
Чтобы грудь почти от подбородка,
От затылка сразу чтоб - спина.

На короткой, незаметной шее
Голове уютнее сидеть,
И душить значительно труднее,
И арканом не за что задеть.

А они вытягивают шеи
И встают на кончики носков -
Чтобы видеть дальше и вернее,
Нужно посмотреть поверх голов.

Все! Теперь ты - темная лошадка,
Даже если видишь свет вдали,
Поза неустойчива и шатка,
И открыта шея для петли.

И любая подлая ехидна
Сосчитает позвонки на ней...
Дальше видно, но недальновидно
Жить с открытой шеей меж людей.

А они вытягивают шеи
И встают на кончики носков -
Чтобы видеть дальше и вернее,
Нужно посмотреть поверх голов.

Голову задрав, плюешь в колодец,
Сам себя готовишь на убой.
Кстати, настоящий полководец
Землю топчет полною стопой!

В Азии приучены к засаде.
Допустить не должен полубог,
Чтоб его, подкравшиеся сзади,
С первого удара сбили с ног.

А они вытягивают шеи
И встают на кончики носков -
Чтобы видеть дальше и вернее,
Нужно посмотреть поверх голов.

Чуть отпустят нервы, как уздечка,
Больше не держа и не храня,
Под ноги пойдет тебе подсечка,
И на шею ляжет пятерня.

Можно просто голову тоскливо
Спрятать в плечи и не рисковать,
Только это очень некрасиво -
Втянутую голову держать.

Вот какую притчу о Востоке
Рассказал мне старый аксакал.
"Даже сказки здесь и те жестоки",-
Думал я и шею измерял.

Баллада о любви

Когда вода всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На сушу тихо выбралась любовь
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было сорок сороков.
И чудаки - еще такие есть -
Вдыхают полной грудью эту смесь,
И ни наград не ждут, ни наказанья,
И думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же неровного дыханья...

Только чувству, словно кораблю,
Долго оставаться на плаву,
Прежде чем узнать, что "я люблю",-
То же, что дышу или живу!

Я поля влюбленным постелю,
Пусть поют во сне и наяву.
Я дышу - и, значит, я люблю!
Я люблю - и, значит, я живу!

И вдоволь будет странствий и скитаний,
Страна Любви - великая страна!
И с рыцарей своих для испытаний
Все строже станет спрашивать она,
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна...
Но вспять безумцев не поворотить,
Они уже согласны заплатить
Любой ценой - и жизнью бы рискнули,
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули.

Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мертвых воскрешал,
Потому что, если не любил,-
Значит, и не жил, и не дышал!

Но многих, захлебнувшихся любовью,
Не докричишься, сколько не зови...
Им счет ведут молва и пустословье,
Но этот счет замешан на крови...
А мы поставим свечи в изголовье,
Погибшим от невиданной любви...
Их голосам дано сливаться в такт,
И душам их дано бродить в цветах,
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться со вздохом на устах
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья...

Я поля влюбленным постелю,
Пусть поют во сне, как наяву!
Я дышу - и, значит, я люблю!
Я люблю - и, значит, я живу!
Баллада о любви

Кто-то высмотрел плод, что неспел, неспел,
Потрусили за ствол - он упал, упал,
Вот вам песня о том, кто не спел, не спел,
И что голос имел - не узнал, не узнал.

Может, были с судьбой нелады, нелады
И со случаем плохи дела, дела.
А тугая струна на лады, на лады
С незаметным изъяном легла.

Он начал робко с ноты "до",
Но не допел ее, не до
Не дозвучал его аккорд,
И никого не вдохновил:
Собака лаяла, а кот
Мышей ловил...

Смешно, не правда ли, смешно...
А он шутил, не дошутил,
Недораспробовал вино
И даже недопригубил.

Он пока лишь затеивал спор, спор,
И уверенно, и не спеша, не спеша,
Словно капельки пота из пор, из пор,
Из-под кожи сочилась душа, душа.

Только начал дуэль на ковре, на ковре,
Еле-еле едва приступил,
Лишь чуть-чуть осмотрелся в игре,
И судья еще счет не открыл

Он знать хотел все от и до,
Но не добрался он ни до-
Ни до догадки, ни до дна, до дна,
Не докопался до глубин,
И ту, которая одна,
Не долюбил, не долюбил, не долюбил! Не долюбил...

Смешно, не правда ли, смешно, смешно...
А он шутил, не дошутил,
Осталось недорешено,
Все то, что он не дорешил.

Ни единою буквой не лгу, не лгу,
Он был чистого слога слуга, слуга,
Он писал ей стихи на снегу, на снегу.
К сожалению, тают снега, снега.

Но тогда еще был снегопад, снегопад
И свобода писать на снегу,
И большие снежинки и град
Он губами хватал на бегу.

Но к ней в серебряном ландо
Он не добрался и не до -
Не добежал, бегун, беглец, беглец,
Не долетел, не доскакал,
А звездный знак его, телец,
Холодный млечный путь лакал.

Смешно, не правда ли, смешно, смешно,
Когда секунд недостает,
Недостающее звено
И недолет, и недолет, и недолет!...

Смешно, не правда ли ? Ну вот,
И вам смешно, и даже мне.
Конь на скаку и птица влет-
По чьей вине? По чьей вине? По чьей вине?
Про правду и ложь

Нежная Правда в красивых одеждах ходила,
Принарядившись для сирых блаженных калек.
Грубая Ложь эту Правду к себе заманила...
Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег.

И легковерная Правда спокойно уснула,
Слюни пустила и разулыбалась во сне.
Хитрая Ложь на себя одеяло стянула,
В Правду впилась и осталась довольна сполне.

И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью.
Баба как баба и что ее ради радеть?
Разницы нет никакой между Правдой и Ложью,
Если, конечно, и ту, и другую раздеть.

Выплела ловко из кос золотистые ленты
И прихватила одежду, примерив на глаз,
Деньги взяла и часы, и еще документы,
Сплюнула, грязно ругнулась и вон подалась.

Только к утру обнаружила Правда пропажу
И подивилась, себя оглядев делово.
Кто-то уже раздобыв где-то черную сажу,
Вымазал чистую Правду, а так ничего.

Правда смеялась, когда в нее камни бросали:
"Ложь это все и на Лжи одеянье мое".
Двое блаженных калек протокол составляли
И обзывали дурными словами ее.

Тот протокол заключался обидной тирадой.
Кстати, навесили Правде чужие дела:
Дескать, какая-то мразь называется Правдой,
Ну, а сама пропилась, проспалась догола.

Голая Правда божилась, клялась и рыдала,
Долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах.
Грязная Ложь чистокровную лошадь украла
И ускакала на длинных и тонких ногах.

Некий чудак и поныне за правду воюет.
Правда, в речах его правды на ломаный грош.
Чистая Правда со временем восторжествует,
Если проделает то же, что явная Ложь.

Часто разлив по 170 граммов на брата,
Даже не знаешь, куда на ночлег попадешь.
Могут раздеть - это чистая правда, ребята.
Глядь, а штаны твои носит коварная Ложь!
Глядь, а часы твои носит коварная Ложь!
Глядь, а конем твоим правит коварная Ложь!
Бал - маскарад

Сегодня в нашей комплексной бригаде
Прошел слушок о бале-маскараде.
Раздали маски кроликов,
Слонов и алкоголиков,
Назначили все это в зоосаде.

Зачем идти при полном при параде,
Скажи мне, моя радость, Христа ради?
Она мне: "Одевайся,
Мол, я тебя стесняюся,
Не то, мол, как всегда, пойдешь ты сзади.

Я платье,- говорит,- взяла у Нади,
Я буду нынче, как Марина Влади,
И проведу, хоть тресну я,
Часы свои воскресные,
Хоть с пьяной твоей мордой, но в наряде".

Зачем же я себя утюжил, гладил?
Меня поймали тут же, в зоосаде -
Ведь массовик наш, Колька,
Дал мне маску алкоголика,
И на троих зазвали меня дяди.

Я снова очутился в зоосаде.
Глядь, две жены, ну, две Марины Влади
Одетые животными.
С двумя же бегемотами
Я тоже озверел и встал в засаде.

На утро дали премию в бригаде,
Сказав мне, что на бале-маскараде
Я будто бы не только
Сыграл им алкоголика,
А был у бегемотов я в ограде.
Банька по-белому

Протопи ты мне баньку, хозяюшка,
Раскалю я себя, распалю.
На полати у самого краюшка
Я сомненья в себе истреблю.
Разомлею я до неприличности,
Ковш холодный - и все позади.
И наколка времен культа личности
Засинеет на левой груди.

Протопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне угорелому
Пар горячий развяжет язык.

Сколько веры и лесу повалено,
Сколь изведано горя и трасс,
А на левой груди профиль Сталина,
А на правой - Маринка анфас.
Эх, за веру мою беззаветную
Сколько лет "отдыхал" я в "раю"!
Променял я на жизнь беспросветную
Несусветную глупость мою.

Протопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне угорелому
Пар горячий развяжет язык.

Вспоминаю, как утречком раненько
Брату крикнуть успел: "Пособи!"
И меня два красивых охранника
Повезли из Сибири в Сибирь.
А потом на карьере ли, в топи ли,
Наглотавшись слезы и сырца,
Ближе к сердцу кололи мы профили
Так, чтоб слышал как рвутся сердца.

Не топи ты мне баньку по-белому
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне угорелому
Пар горячий развяжет язык.

Ох, знобит от рассказа дотошного,
Пар мне мысли прогнал от ума.
Из тумана холодного прошлого
Окунаюсь в горячий туман.
Застучали мне мысли под темечком,
Получилось, я зря им клеймен!
И хлещу я березовым веничком
По наследию мрачных времен.

Протопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне угорелому
Пар горячий развяжет язык.
Банька по-белому

Протопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне угорелому
Пар горячий развяжет язык.

Не топи ты мне баньку по-белому
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне угорелому
Пар горячий развяжет язык.

Протопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне угорелому
Пар горячий развяжет язык.
Банька по-черному

Копи!
Ладно, мысли свои вздорные
копи!
Топи!
Ладно, баню мне по-черному
топи!
Вопи!
Все равно меня утопишь,
но - вопи!..
Топи!
Только баню мне как хочешь
натопи.

Ох, сегодня я отмоюсь,
эх, освоюсь!
Но сомневаюсь,
что отмоюсь!

Не спи!
Где рубаху мне по пояс
добыла?!
Топи!
Ох, сегодня я отмоюсь
добела!
Кропи!
В бане стены закопченные
кропи!
Топи!
Слышишь, баню мне по-черному
топи!

Ох, сегодня я отмоюсь,
эх, освоюсь!
Но сомневаюсь,
что отмоюсь!

Кричи!
Загнан в угол зельем, словно
гончей - лось.
Молчи!
У меня уже похмелье
кончилось.
Терпи!
Ты ж сама по дури
продала меня!
Топи!
Чтоб я чист был, как щенок,
к исходу дня!

Ох, сегодня я отмоюсь,
эх, освоюсь!
Но сомневаюсь,
что отмоюсь!

Купи!
Хоть кого-то из охранников
купи!
Топи!
Слышишь, баню ты мне раненько
топи!
Вопи!
Все равно меня утопишь,
но - вопи!..
Топи!
Эту баню мне как хочешь,
но - топи!

Ох, сегодня я отмоюсь,
эх, освоюсь!
Но сомневаюсь,
что отмоюсь!

1971
Батальонный разведчик

Я был батальонный разведчик,
А ен писаришка штабной,
Я был за Россию ответчик,
А ен жил с моею женой.

Войну я прошел до Берлина,
В окопах я часто лежал,
Рыдали медсестра, как дети,
Пинцет у хирурга дрожал.

Сосед мой по койке вояка,
Полковник и дважды герой,
Лежал и в подушку он плакал,
Своею слезой фронтовой.

Вернулся с войны я робяты,
И ну свою кваньку ласкать,
Протез мне мешает ужасный,
Его положил под кровать.

Протез, а потом захотелось
В уборную, братцы, пойти,
Солдатское сердце заныло,
Забилось тревожно в груди.

Лежу, а осколок железный фашистский
Давит на пузырь мочевой,
Полез под кровать за протезом,
А в ем писаришка штабной.

Я бил ее в белые груди,
Срывая с себя ордена,
Ох, добрые, добрые люди,
Ох, мать, ты, сырая земля.

Говорят, что судьба не индейка,
И за это я песню пою,
Как фашистская пуля злодейка,
Оторвала способность мою.

Бег иноходца

Я скачу, но я скачу иначе,
По камням, по лужам, по росе.
Бег мой назван иноходью, значит,
По другому, то есть не как все.

Но наездник мой всегда на мне,
Стременами лупит мне под дых.
Я согласен бегать в табуне,
Но не под седлом и без узды.

Если не свободен нож от ножен,
Он опасен меньше, чем игла.
Вот и я оседлан и стреножен,
Рот мой разрывают удила.

Мне набили раны на спине,
Я дрожу боками у воды.
Я согласен бегать в табуне,
Но не под седлом и без узды.

Мне сегодня предстоит бороться.
Скачки! Я сегодня фаворит!
Знаю, ставят все на иноходца,
Но не я - жокей на мне хрипит!

Он вонзает шпоры в ребра мне,
Зубоскалят первые ряды.
Ох, как я бы бегал в табуне...
Там не под седлом и без узды.

Пляшут, пляшут скакуны на старте,
Друг на друга злобу затая,
В исступленье, в бешенстве, в азарте,
И роняют пену, как и я.

Мой наездник у трибун в цене,
Крупный мастер верховой езды.
Ой, как я бы бегал в табуне,
Но не под седлом и без узды.

Нет, не будут золотыми горы,
Я последним цель пересеку.
Я ему припомню эти шпоры,
Засбою, отстану на скаку.

Колокол!.. Жокей мой на коне,
Он смеется в предвкушенье мзды.
Ох, как я бы бегал в табуне,
Но не под седлом и без узды.

Что со мной, что делаю, как смею?
Потакаю своему врагу.
Я собою просто не владею,
Я прийти не первым не могу!

Что же делать остается мне?
Выбросить жокея моего!..
И бежать, как будто в табуне,
Под седлом, в узде, но без него!

Я пришел, а он в хвосте плетется,
По камням, по лужам, по росе...
Я впервые не был иноходцем,
Я стремился выиграть, как все!

Белое безмолвие

Все года и века и эпохи подряд
Все стремится к теплу от морозов и вьюг.
Почему ж эти птицы на север летят,
Если птицам положено только на юг!

Слава им не нужна и величье,
Вот под крыльями кончится лед,
И найдут они счастье птичье,
Как награду за дерзкий полет.

Что же нам не жилось, что же нам не спалось?
Что нас выгнало в путь по высокой волне?
Нам сиянья пока наблюдать не пришлось,
Это редко бывает: сиянье в цене.

Тишина, только чайки, как молнии.
Пустотой мы их кормим из рук,
Но наградою нам за безмолвие
Обязательно будет звук.

Как давно снятся нам только белые сны!
Все другие оттенки снега занесли.
Мы ослепли давно от такой белизны,
Но прозреем от черной полоски земли.

Наше горло отпустит молчание,
Наша слабость растает, как тень,
И наградой за ночи отчаянья
Будет вечный полярный день.

Север. Воля. Надежда. Страна без границ.
Снег без грязи, как долгая жизнь без вранья.
Воронье нам не выклюет глаз из глазниц,
Потому, что не водится здесь воронья.

Кто не верил в дурные пророчества,
В снег не лег ни на миг отдохнуть,
Тем наградою за одиночество
Должен встретиться кто-нибудь.

Белое безмолвие

Про первые ряды

Была пора - я рвался в первый ряд,
И это все от недопониманья.
Но, с некоторых пор, сажусь назад:
Там, впереди - как в спину автомат -
Тяжелый взгляд, недоброе дыханье.

Может сзади и не так красиво,
Но намного шире кругозор,
Больше и разбег, и перспектива,
И еще надежность и обзор.

Стволы глазищ числом до десяти, -
Как дуло на мишень, но на живую.
Затылок мой от взглядов не спасти,
И сзади так удобно нанести
Обиду или рану ножевую.

Мне вреден первый ряд, и, говорят,
От мыслей этих я в ненастье ною.
Уж лучше, где темней: последний ряд,
Отсюда больше нет пути назад,
А за спиной стоит стена стеною.

И пусть хоть реки утекут воды,
Пусть будут в пух засалены перины,
До лысин, до седин, до бороды
Не выходите в первые ряды
И не стремитесь в примы-балерины.

Надежно сзади. Но бывают дни,
Я говорю себе, что выйду червой.
Не стоит вечно пребывать в тени,
С последним рядом долго не тяни,
А постепенно пробивайся в первый.

Может сзади и не так красиво
Но намного шире кругозор,
Больше и разбег и перспектива,
И еще надежность и обзор.
Баллада о бане

Благодать или благословение,
Ниспошли на подручных своих,
Дай им бог совершить омовение,
Окунаясь в святая святых.

Все порок, грехи и печали,
Равнодушье, как и спор,
Пар который вот только поддали,
Вышибает, как пули из пор.

Все, что мучит тебя, испарится,
И поднимется вверх к небесам,
Ты ж, очистившись должен спуститься,
Бог с грехами расправится сам.

Не стремись прежде времени к душу,
Не равняй очищенье с мытьем,
Нужно веником выпороть душу,
Нужно выпарить мрак из нее.

Унесет все остатки уродства
Этот душ из целительных вод,
Это вроде возврат первородства,
Нет, скорей осушенье болот.

Здесь нет голых, стесняться не надо,
Что кривая рука да нога,
Здесь подобие райского сада,
Пропуск тем, кто раздет донага.

И в предбаннике сбросивши вещи,
Всю одежду свою позабудь,
Одинаково веничек хлещет
Так что зря не вытягивай грудь.

Все равны здесь единым богатством,
И легко переносят жару,
Здесь свободу и равенство с братством
Ощущаешь в поту и в пару.

Загоняй поколенья в парную!
И крещенье принять убеди!
Лей на нас свою воду святую
И от варварства освободи!

Благодать или благословенье
Ниспошли на подручных своих,
Дай им бог совершить омовенье,
Окунаясь в святая святых.
Бодайбо

Ты уехала на короткий срок,
Снова свидеться нам не дай бог,
А меня в товарный и на восток,
И на прииски в Бодайбо.

Не заплачешь ты, и не станешь ждать
Навещать не станешь родных,
Ну, а мне плевать, я здесь добывать
Буду золото для страны.

Все закончилось, смолкнул стук колес,
Шпалы кончились, рельсов нет.
Эх бы взвыть сейчас, жалко нету слез,
Слезы кончились на земле.

Ты не жди меня, ладно, бог с тобой,
А что туго мне, ты не грусти,
Только помни, не дай бог со мной
Снова встретиться на пути.

Срок закончится, я уж вытерплю,
И на волю выйду, как пить,
Но пока я в зоне на нарах сплю,
Я постараюсь все позабыть.

Здесь леса кругом гнутся по ветру
Синева кругом, как не выть,
А позади шесть тысяч километров,
А впереди семь лет синевы.
На Большом Каретном

Где твои 17 лет?-
На Большом Каретном.
А где твои 17 бед?-
На Большом Каретном.
А где твой черный пистолет?-
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет?-
На Большом Каретном.

Помнишь ли, товарищ, этот дом?
Нет, не забываешь ты о нем.
Я скажу, что тот полжизни потерял,
Кто в Большом Каретном не бывал, еще бы!

Переименован он теперь.
Стало все по-новой там, верь не верь.
И все же, где б ты ни был,
И где ты не бредешь,
Нет-нет, да по Каретному пройдешь, еще бы.

Где твои 17 лет?-
На Большом Каретном.
А где твои 17 бед?-
На Большом Каретном.
А где твой черный пистолет?-
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет?-
На Большом Каретном.
На Большом Каретном

Где твои 17 лет?-
На Большом Каретном.
А где твои 17 бед?-
На Большом Каретном.
А где твой черный пистолет?-
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет?-
На Большом Каретном.
На братских могилах

На братских могилах не ставят крестов,
И вдовы на них не рыдают.
К ним кто-то приносит букеты цветов
И Вечный огонь зажигает.

Здесь раньше вставала земля на дыбы,
А нынче могильные плиты.
Здесь нет ни одной персональной судьбы -
Все судьбы в единую слиты.

А в Вечном огне видишь вспыхнувший танк,
Горящие русские хаты,
Горящий Смоленск и горящий рейхстаг,
Горящее сердце солдата.

У братских могил нет заплаканных вдов -
Сюда ходят люди покрепче.
На братских могилах не ставят крестов!
Но разве от этого легче?

На братских могилах не ставят крестов!
Но разве от этого легче?
Бросьте скуку,
как корку арбузную

Бросьте скуку, как корку арбузную.
Небо ясное, легкие сны.
Парень лошадь имел и судьбу свою
Интересную до войны.

А на войне, как на войне,
А до войны, как до войны,
Везде, во всей вселенной,
Он лихо ездил на коне
В конце весны, в конце весны
Последней, довоенной.

Но туманы уже по росе плелись,
Град прошел по полям и мечтам.
Для того, чтобы тучи рассеялись,
Парень нужен был именно там.

А на войне, как на войне,
А до войны, как до войны,
Везде, во всей вселенной,
Он лихо ездил на коне
В конце весны, в конце весны
Последней, довоенной.
Будут и стихи, и математика.

Будут и стихи, и математика,
Почести, долги, неравный бой.
Нынче ж оловянные солдатики,
Здесь, на старой карте, встали в строй.

Лучше бы уж он держал в казарме их,
Только на войне, как на войне,
Падают бойцы в обоих армиях -
Поровну на каждой стороне.

Может быт, пробелы в воспитании
И в образованьи слабина,
Но не может выиграть кампании
Та или другая сторона.

Совести проблемы окаянные -
Как перед собой не согрешить?
Тут и там солдаты оловянные,-
Как решить, кто должен победить?

И какая к дьяволу стратегия?
И какая тактика к чертям?
Вот сдалась нейтральная Норвгия
Ордам оловянных египтян.

Левою рукою Скандинавия
Лишена престижа своего,
Но рука решительная правая
Вмиг восстановила статус-кво.

Сколько б не предпринимали армии
Контрнаступлений и бросков,
Все равно на каждом полушарии
Поровну измученных бойцов.

Где же легкомысленные гении,
Или вам являться недосуг?
Где вы, проигравшие сражения,
Просто, не испытывая мук?

Или вы, несущие в венце зарю
Битв, побед, триумфов и могил,
Где вы, уподобленные Цезарю,
Что пришел, увидел, победил?

Нервничает полководец маленький,
Непосильной ношей отягчен,
Вышедший в громадные начальники
Шестилетний мой Наполеон.

Чтобы прекратить его мучения,
Ровно половину тех солдат,
Я покрасил синим - шутка гения.
Утром вижу, синие лежат.

Я горжусь успехами такими, но
Мысль одна меня с тех пор гнетет:
Как решил он, чтоб погибли именно
Синие, а не наоборот?

Джентельмены удачи

Был развеселый розовый восход,
И плыл корабль навстречу передрягам,
И юнга вышел в первый свой поход
Под флибустьерским черепастым флагом.

Накренившись к воде, парусами шурша,
Бриг двухмачтовый лег в развороте.
А у юнги от счастья качалась душа,
Как пеньковые ванты на гроте.

И душу нежную под грубой робой пряча,
Суровый шкипер дал ему совет:
"Будь джентельменом, если есть удача,
А без удачи джентельменов нет!"

И плавал бриг туда, куда хотел,
Встречался с кем судьба его сводила,
Ломая кости веслам каравелл,
Когда до абордажа доходило.

Был однажды богатой добычи дележ,
И пираты бесились и выли.
Юнга вдруг побледнел и схватился за нож,
Потому что его обделили.

Стояла девушка, не прячась и не плача...
И юнга вспомнил шкиперский завет:
"Мы джентельмены, если есть удача,
А нет удачи - джентельменов нет!"

И видел он, что капитан молчал,
Не пробуя сдержать кровавой свары,
И ран глубоких он не замечал,
И наносил ответные удары.

Только ей показалось, что с юнгой беда,
А другого она не хотела.
Перекинулась за борт, и скрыла вода
Золотистое смуглое тело.

И прямо в грудь себе, пиратов озадачив,
Он разрядил горячий пистолет.
Он был последний джентельмен удачи.
Конец удачи - и джентельмена нет!

Была весна, весна красна

Была весна, весна красна,
Однажды вышел прогуляться я по саду,
Гляжу она, гляжу она сидит одна,
Платочек черный незнакомкаю задатый

Я подошел с тени сказал сдали сзалету,
Не разрешит ли пару с вами прогуляться,
Она в ответ сказала "Нет. Уйди, нахал,
И не мешайте мне другого дожидаться"

А соловей чик, чик, чик, среди ветвей чик, чик, чик,
Мерзавец трелью веселой заливался,
Тренировал, какой нахал,
Как будто тоже он ни разу не влюблялся.

Прохожих страх, стоит в кустах,
Стоит огромная здоровая дитина,
Стоит как пень, в плечах сажень,
В руках огромная киловая дубина.

И в тот же, и в тот же миг я поднял крик,
По голове меня дубиною ударил,
Ботинки снял, костюмчик снял, какой нахал,
И в чем мамаша родила меня оставил.

А соловей чик, чик, чик, среди ветвей,
Мерзавец трелью веселой заливался,
Тренировал, какой нахал,
Как будто тоже он ни разу не влюблялся.

Не стану врать, я лег в кровать,
И зарыдал я как ребенок после порки,
С тех пор, друзья, трель соловья
На нервы действует, как горькие касторки.

А соловей чик, чик, чик, среди ветвей чик, чик, чик,
Мерзавец трелью веселой заливался,
Тренировал, какой нахал,
Как будто тоже он касторки обожрался.

Тау Кита

В далеком созвездии Тау Кита
Все стало для нас непонятно.
Сигнал посылаем:"Вы что это там?"
А нас посылают обратно.

На Тау Ките живут в красоте,
Живут, между прочим, по-разному,
Товарищи наши по разуму.

Вот, двигаясь по световому лучу,
Без помощи, но при посредстве,
Я к Тау Кита этой самой лечу,
Чтоб с ней разобраться на месте.

На Тау Кита
Чего-то не так,
Там таукитайская братия
Свихнулась, по нашим понятиям.

Покамест я в анабиозе лежу,
Те таукитяне буянят,
Все реже я с ними на связь выхожу,
Уж очень они хулиганят!

У таукитов
В алфавите слов
Немного, и строй буржуазный.
И юмор у них безобразный.

Корабль посадил я как собственный зад,
Слегка покривив отражатель.
Я крикнул по-таукитайски: "Виват!"
Что значит по-ихнему "Здрасте".

У таукитян
Вся внешность - обман,
Тут с ними нельзя состязаться-
То явятся, то растворятся.

Мне таукитянин - что вам папуас.
Мне вкратце о них намекнули.
Я крикнул:"Галактике стыдно за вас!"
В ответ они чем-то мигнули.

На Тау Ките
Условья не те,
Здесь нет атмосферы, здесь душно,
Но таукитяне радушны.

В запале я крикнул им:"Мать вашу, мол!"
Но кибернетический гид мой
Настолько дословно меня перевел,
Что мне за себя стало стыдно.

Но таукиты
Такие скоты,
Наверно, успели набраться:
То явятся, то растворятся.

Мы - братья по полу,- кричу,- мужики!
Но тут-то мой голос сорвался.
Я таукитянку схватил за грудки:
А ну - говорю,- сознавайся!

Она мне: - уйди, говорит,
Мол, мы впереди, говорит,
Не хочем с мужчинами знаться,
А будем теперь почковаться.

Не помню, как поднял я свой звездолет,
Лечу в настроеньи питейном.
Земля ведь ушла лет на триста вперед,
По гнусной теории эйнштейна.

Что, если и там,
Как на Тау Кита,
Ужасно повысилось знанье?
Что, если и там - почкованье?
В день, когда мы
поддержкой земли …

В день, когда мы поддержкой земли заручась,
По высокой воде, по соленой своей,
Выйдем точно в назначенный час,
Море станет укачивать нас,
Словно мать непутевых детей.

Волны будут работать и в поте лица
Корабельные наши борта иссекут.
Торопливо машины начнут месяца
Составлять из ритмичных секунд.

А кругом только водная гладь-благодать
И на длинные мили кругом ни души,
Оттого морякам тяжело привыкать
Засыпать после качки в домашней тиши.

Наши будни без праздников, без выходных -
В море нам и без отдыха хватит помех!
Мы подруг забываем своих:
Им до нас, нам подчас - не до них.
Да простят они нам этот грех.

Нет, неправда! Вздыхаем о них у кормы
И во сне имена повторяем тайком.
Здесь совсем не за юбкой гоняемся мы,
Не за счастьем, а за косяком.

А кругом только водная гладь-благодать:
Ни заборов, ни стен, хоть паши, хоть пляши!
Оттого тяжело морякам привыкать
Засыпать после качки в уютной тиши.

Говорят, что плывем мы за длинным рублем.
Кстати, длинных рублей просто так не добыть!
Но мы в море за морем плывем
И еще за единственным днем,
О котором потом не забыть.

И когда из другой непохожей весны
Мы к родному причалу спешим прямиком,
Растворятся морские ворота страны
Перед каждым своим моряком!

Здесь кругом только водная гладь-благодать,
И вестей никаких, сколько нам ни пиши.
Но потом морякам тяжело привыкать
Засыпать после качки в уютной тиши.

Всякий раз уплываем, с землей обручась,
С этой самой верной невестой своей,
Но приходим в назначенный час,
Как бы там ни баюкало нас
Море-мать непутевых детей.

Вот маяк нам забыл подморгнуть с высоты,
Только пялит глаза - ошалел, обалдел.
Он увидел, как траулер встал на винты,
Обороты врубив на предел.

А на пирсе стоять - все равно благодать
И качаться на суше до крика души.
Нам, вернувшимся, не привыкать привыкать
После громких штормов к долгожданной тиши.

Из к/ф "Единственная дорога"

В дорогу живо или в гроб ложись.
Да, выбор небогатый перед нами.
Нас обрекли на медленную жизнь,
Мы к ней, для верности, прикованы цепями.

А кое-кто поверил второпях,
Поверил без оглядки, бестолково.
Но разве это жинь, когда в цепях,
Но разве это выбор, если скован?

Коварна нам оказанная милость,
Как зелье полоумных ворожих.
Смерть от своих за камнем притаилась,
И сзади тоже смерть, но от чужих.

Душа застыла, тело затекло,
И мы молчим, как подставные пешки,
А в лобовое грязное стекло
Глядит и скалится позор кривой усмешки.

И если бы оковы разломать,
Тогда бы мы и горло перегрызли
Тому, кто догадался приковать
Нас узами цепей к хваленой жизни.

Неужто мы надеемся на что-то?
А может быть, нам цепь не по зубам?
Зачем стучимся в райские ворота
Костяшками по кованым скобам?

Нам предложили выход из войны,
Но вот какую предложили цену:
Мы к долгой жизни приговорены
Через вину, через позор, через измену.

Но стоит ли жизнь такой цены?
Дорога не окончена. Спокойно!
И в стороне от той большой войны
Еще возможно умереть достойно.

И рано нас равнять с болотной слизью.
Мы гнезд себе на гнили не совьем,
Мы не умрем мучительною жизнью,
Мы лучше верной смертью оживем.

В куски разлетелася корона…

В куски разлетелася корона,
Нет державы, нету трона,
Жизнь России и законы -
Все к чертям!

И мы - словно загнанные в норы,
Словно пойманные воры,
Только кровь одна с позором
Пополам.

И нам ни черта не разобраться,
С кем порвать и с кем остаться,
Кто за нас, кого бояться,
Где пути, куда податься -
Не понять!

Где дух? Где стыд? Где честь?
Где свои, а где чужие?
Как до этого дожили?
Неужели на Россию нам плевать?

Позор всем, кому покой дороже,
Всем, кого сомненье гложет:
Может он или не может
Убивать?

Сигнал - и по-волчьи, и по-бычьи
И, как коршун, - на добычу,
Только воронов покличем
Пировать.

Эй, вы, где былая ваша твердость,
Где былая ваша гордость?
Отдыхать сегодня - подлость!
Пистолет сжимает твердая рука.

Конец, всему - конец!
Все разбилось, поломалось,
Нам осталось только малость -
Только выстрелить в висок иль во врага.

Голосок из Ленинграда

В Ленинграде-городе, у Пяти углов
Получил по морде Саня Соколов.

Пел немузыкально, скандально,
Значит, в общем правильно, что дали.

В Ленинграде-городе тишь и благодать.
Где шпана и воры где? Нет их не видать.

Не сравнить с Афинами, прохладно.
Правда шведы с финнами, ну ладно.

В Ленинграде-городе, как везде - такси.
Но не остановятся, даже не проси.

Если сильно водку пьешь - по пьянке,
Не захочешь, отойдешь к стоянке.

Земля

В маленькой солнечной лужице,
Взоры богов веселя,
Маленьким шариком кружится
Черный комочек - Земля.

Бедная, жалкая доля твоя,
Маленьким счастьем и маленькой мукою
Бедненький шарик Земля,
Дай я тебя убаюкаю.

Ты же вздремни, обо всем позабудь,
Грезам во власть отдайся,
Вот ты сквозь дымчатый Млечный путь
Снова уходишь дальше.

Он не обнимет, не встретит тебя
И не шепнет о любви бесконечной.
Ты же уходишь любя,
Пусть вновь зовет тебя Млечный.

Вертишься ты в бесконечности,
Годы веками встают.
Ты, видно, устала от вечности,
Баюшки, баю, баю.

Горькое горе впитала в себя,
Слезы и стоны тому порукою.
Бедненький шарик земля,
Ну дай, я тебя убаюкаю:
Баю, баю, бай...
Роза - гимназистка

В томленьи одиноком, в тени, не на виду,
Под неусыпным оком цвела она в саду.

Маман всегда с друзьями, папа от них сбежал,
Зато каштан ветвями от взглядов укрывал.

Высоко или низко каштан над головой,
Но роза-гимназистка увидела его.

Нарцисс - цветок воспетый, отец его - магнат
У многих роз до этой вдыхал он аромат.

Он вовсе был не хамом,- изысканных манер.
Мама его - гранд-дама, папа - миллионер.

Он в детстве был опрыскан, не запах, а дурман
И роза-гимназистка вступила с ним в роман.

И вот, исчадье ада, нарцисс тот, ловелас
- Иди ко мне из сада. - Сказал ей как-то раз.

Когда еще так пелось? И роза в чем была,
Сказала: - ах, - зарделась и вещи собрала.

И всеми лепестками он завладел, нахал...
Маман была с друзьями, каштан уже опал.

Искала роза счастья и не видала как
Сох от любви и страсти почти что зрелый мак.

Но думала едва ли, как душит пошлый цвет...
Все лепестки опали и розы больше нет.

И в черном цвете мака был траурный покой....
Каштан ужасно плакал, когда расцвел весной.

Странная сказка

В тридевятом государстве,
Трижды девять двадцать семь,
Все держалось на коварстве,
Без проблем и без систем.

Нет того, чтоб сам воевать,
Стал король втихаря попивать.
Расплевался с королевой,
Дочь оставил старой девой,
А наследник пошел воровать.

В тридесятом королевстве
Трижды десять тридцать, чтоль?
В добром дружеском соседстве
Жил еще один король.

Тишь да гладь, да спокойствие там,
Хоть король был от'Явленный хам,
Он прогнал министров с кресел,
Оппозицию повесил
И скучал от тоски по делам.

В триодиннадцатом царстве,
То бишь в царстве тридцать три,
Царь держался на лекарстве -
Воспалились пузыри.

Был он милитарист и вандал,
Двух соседей зазря оскорблял,
Клал им каждую субботу
Оскорбительную ноту,
Шел на международный скандал.

В тридцать третьем царь сказился,
Не хватает, мол, земли.
На соседей покусился,
И взбесились короли.

Обуздать его, снять, только глядь -
Нечем в двадцать седьмом воевать,
А в тридцатом полководцы
Все утоплены в колодце,
И вассалы восстать норовят.
Холода

В холода, в холода, от насиженных мест
Нас другие зовут города.
Будь то минск, будь то брест,
В холода, в холода.

Неспроста, неспроста, от родных тополей
Нас суровые манят места,
Будто там веселей.
Неспроста, неспроста.

Как нас дома ни грей, не хватает всегда
Новых встреч нам и новых друзей.
Будто с нами беда, будто с ними теплей.

Как бы ни было нам хорошо иногда,
Возвращаемся мы по домам.
Где же ваша звезда?
Может здесь, может там.
В этом доме большом…

В этом доме большом раньше пьянка была
Много дней, много дней -
Ведь в Каретном ряду первый дом от угла
Для друзей, для друзей.

За пьянками, гулянками,
За банками, полбанками,
За спорами, за ссорами-раздорами
Ты стой на том, что этот дом,
Пусть ночью, днем - всегда твой дом
И здесь не смотрят на тебя с укорами.

И пускай иногда недовольна жена -
Но бог с ней, но бог с ней.
Есть у нас что-то больше, чем рюмка вина,
У друзей, у друзей.

В этот день берут за глотку

В этот день берут за глотку зло,
В этот день всем добрым повезло,
И хозяин и ботрак все вместе шествуют в кабак,
В день Святого Никогда тощий пьет у жирного в гостях.

Речка свои воды катит вспять,
Все добры про злобных не слыхать,
В этот день все отдыхают, и никто не понукает,
В день Святого Никогда вся земля, как рай, благоухает.

В этот день ты будешь генерал, ха-ха!
Ну а я бы в этот день летал,
Банк уладит все другой, ты же обретешь покой,
В день Святого Никогда, женщина, ты обретешь покой.

Мы уже не в силах больше ждать,
Потому-то и должны нам дать,
Дать людям тяжкого труда день Святого Никогда,
День Святого Никогда, день , когда мы будем отдыхать.
Веселая покойница

Едешь ли в поезде, в автомобиле,
Или гуляешь, хлебнувши винца,
При современном машинном обилье
Трудно по жизни пройти до конца.

Вот вам авария в Замоскворечье -
Трое везли хоронить одного.
Все, и шофер, получили увечья,
Только который в гробу - ничего.

Бабы по найму рыдали сквозь зубы,
Дьякон - и тот верхней ноты не брал,
Громко фальшивили медные трубы -
Только который в гробу не соврал.

Бывший начальник и тайный разбойник
В лоб лобызал и брезгливо плевал.
Все приложились, и только покойник
Так никого и не поцеловал.

Но грянул гром. Ничего не попишешь,
Силам природы на речи плевать.
Все побежали под плиты и крыши,
Только покойник не стал убегать.

Что ему дождь! От него не убудет.
Вот у живущих закалка не та.
Ну, а покойники - бывшие люди -
Смелые люди - и нам не чета.

Как ни спеши, тебя опережают.
Клейкий ярлык, как отметка на лбу,
А ничего тебе не угрожает,
Только когда ты в дубовом гробу.

Можно в отдельной, а можно и в общей -
Мертвых квартирный вопрос не берет.
Вот молодец, этот самый усопший,
Вовсе не требует лишних хлопот.

В царстве теней, в этом обществе строгом,
Нет ни опасностей, нет ни тревог.
Ну, а у вас? Все мы ходим под богом.
Только которым в гробу - ничего.

Слышу кругом: он покойников славит!
Нет, я в обиде на нашу судьбу.
Всех нас когда-нибудь кто-то задавит,
За исключением тех, кто в гробу.

Веселая покойница

Не уводите меня из весны

Весна еще в начале, еще не загуляли,
Но уж душа рвалася из груди,
Но вдруг приходят двое, с конвоем, с конвоем,
"Оденься, - говорят, - и выходи".

Я так тогда просил у старшины:
"Не уводите меня из весны".

До мая пропотели, все расколоть хотели,
Но, нате вам, темню я сорок дней,
И вдруг, как нож мне в спину - забрали Катерину,
И следователь стал меня главней.

Я понял, понял, что тону
Покажьте мне хоть в форточку весну.

И вот опять вагоны, перегоны, перегоны,
И стыки рельс отсчитывают путь,
А за окном зеленым - березки и клены,
Как будто говорят: "Не позабудь".

А с насыпи мне машут пацаны,
Зачем меня увозят от весны?

Спросил я Катю взглядом: "Уходим?" - "Не надо".
Нет, Катя, без весны я не могу,
И мне сказала Катя: "Что ж, хватит, так хватит".
И в ту же ночь мы с ней ушли в тайгу.

Как ласково нас встретила она,
Так вот, так вот какая ты, весна.

А на вторые сутки на след напали суки,
Как псы на след напали и нашли,
И завязали суки и ноги, и руки,
Как падаль по грязи поволокли.

Я понял, мне не видеть больше сны,
Совсем меня убрали из весны.

Вещий Олег

Как ныне сбирается Вещий Олег
Щиты прибивать на ворота,
Как вдруг подбегает к нему человек
И ну, щепелявить чего-то:
"Эх, князь,- говорит ни с того, ни с сего,-
Ведь примешь ты смерть от коня своего!"

Но только собрался идти он на "Вы",
Отмщать неразумным хазарам,
Как вдруг прибежали седые волхвы,
К тому же разя перегаром.
И говорят ни с того, ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего!

"Да кто вы такие? Откуда взялись?-
Дружина взялась за нагайки,-
Напился, старик, так пойди похмелись
И нечего рассказывать байки.
Ишь, говорит ни с того, ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего!"

Но в общем они не сносили голов -
Шутить не могите с князьями!
И долго дружина топтала волхвов
Своими гнедыми конями...
"Ишь, говорят ни с того, ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего!"

А Вещий Олег свою линию гнул,
Да так, что никто и не пикнул.
Он только однажды волхвов вспомянул
И то саркастически хмыкнул:
"Ну надо ж болтать ни с того, ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего!"

А вон он, мой конь, навека опочил -
Один только череп остался!
Олег преспокойно стопу возложил
И тут же на месте скончался -
Злая гадюка кусила его,
И принял он смерть от коня своего!

Каждый волхвов покарать норовит!
А нет бы послушаться, правда?
Олег бы послушал, еще один щит
Прибил бы к вратам Цареграда.
Волхвы-то сказали с того и с сего,
Что примет он смерть от коня своего!

Народ

Власть исходит от народа,
Но куда она приходит,
И откуда происходит,
До чего ж она доходит?

Что за митинг? Живо слазьте.
Кто-то спрашивает что-то,
Задает вопросы кто-то,
Почему-то отчего-то.

Тут, конечно дали власти
Очередь из пулемета,
И тогда свалился кто-то,
Как-то сразу, отчего-то,
Повалился наземь кто-то.

Власти ходят по дороге.
Кто лежит там на дороге?
Кто-то протянул тут ноги,
Труп какой-то на дороге,
Эй, да это ведь народ!
Альпийские стрелки

Мерцал закат, как сталь клинка.
Свою добычу смерть считала.
Бой будет завтра, а пока -
Взвод зарывался в облака
И уходил по перевалу.

Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там...
Ведь это наши горы,
Они помогут нам.
Они помогут нам!

А до войны вот этот склон
Немецкий парень брал с тобою.
Он падал вниз, но был спасен,
А вот сейчас, быть может, он
Свой автомат готовит к бою.

Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там...
Ведь это наши горы,
Они помогут нам.
Они помогут нам!

Ты снова тут, ты собран весь,
Ты ждешь заветного сигнала.
И парень тот - он тоже здесь,
Среди стрелков из "Эдельвейс".
Их надо сбросить с перевала.

Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там...
Ведь это наши горы,
Они помогут нам.
Они помогут нам!

Взвод лезет вверх, а у реки -
Тот, с кем ходил ты раньше в паре.
Мы ждем атаки до тоски,
А вот альпийские стрелки -
Сегодня что-то не в ударе.

Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там...
Ведь это наши горы,
Они помогут нам.
Они помогут нам!

Возвратился друг у меня

Возвратился друг у меня
Неожиданно.
Бабу на меня променял -
Где же это видано?

Появился друг,
Когда нет вокруг
Никого - с этим свыкнулся! -
Ну а он в первый раз
Враз все понял без фраз
И откликнулся.

Может, это бред, может - нет,
Только знаю я:
Погасить бы мне красный свет!
И все же зажигаю я...

Оказался он,
Как брони заслон,
А кругом - с этим свыкнулся! -
Нет как нет ни души -
Хоть пиши, хоть вороши...
А он откликнулся.

Правда, этот друг - если нет
Ну ни грамма вам!
(А у меня - уже много лет,
С детства самого) -

Он передо мной,
Как лист перед травой,
А кругом - с этим свыкнулся! -
Ни души святой,
Даже нету той...
А он откликнулся.

1968

Дух святой

Возвращаюсь я с работы,
Рашпиль ставлю у стены.
Вдруг в окно порхает кто-то,
Из постели, от жены.

Я, конечно, вопрошаю:"Кто такой?"
А она мне отвечает:"Дух святой"

Ох, я встречу того духа,
Ох, отмечу его в ухо,
Дух он тоже духу рознь,
Коль святой, так Машку брось.

Хоть ты кровь голубая, хоть ты белая кость,
До христа дойду я знаю - не пожалует христос.

Машка - вредная натура,
Так и лезет на скандал,
Разобиделася, дура,
Вроде, значит, помешал.

Я сперва сначала с лаской: то да се,
А она к стене с опаской; вот и все.

Я тогда цежу сквозь зубы, но уже, конечно, грубо.
Хоть он возрастом и древний,
Хоть годов ему тыщ шесть,
У него в любой деревне две-три бабы точно есть.

Я к марии с предложеньем, я ж на выдумки мастак:
Мол, в другое воскресенье ты, маруся, сделай так:
Я потопаю под утро, мол, пошел,
А ты прими его как будто хорошо.

Ты накрой его периной
И запой. Тут я с дубиной -
Он крылом, а я колом,
Он псалмом, а я кайлом.

Тут, конечно, он сдается,
Честь Марии спасена,
Потому что мне сдается
Этот ангел - сатана.

Вот влетаю с криком с древом,
Весь в надежде на испуг.
Машка плачет. Машка, где он?
Улетел желанный дух.

Но как же это, я не знаю, как успел?
А вот так вот, отвечает, улетел.
Он, говорит, псалмы мне прочитал,
И крылом пощекотал.

Ты шутить с живым-то мужем,
Ах,ты скверная жена.
Я взмахнул своим оружьем.
Смейся, смейся, сатана.

Воздушный бой

Их восемь, нас - двое. Расклад перед боем
Не наш, но мы будем играть.
Сережа, держись! Нам не светит с тобою,
Но козыри надо равнять!

Я в этот небесный квадрат не покину,
Мне цифры сейчас не важны.
Сегодня мой друг защищает мне спину,
А значит - и шансы равны!

Мне в хвост вышел "Мессер", но вот задымил он,
Надсадно завыли винты.
Им даже не надо крестов на могилы -
Сойдут и на крыльях кресты.

Я - "Первый", я - "Первый2, они под тобою,
Я вышел им наперерез.
Сбей пламя, уйди в облака, я прикрою!
В бою не бывает чудес.

Сергей, ты горишь, уповай, человече,
Теперь на надежность лишь строп.
Нет, поздно, и мне вышел "Мессер" навстречу...
Прощай, я приму его в лоб!..

Я знаю, другие сведут с ними счеты,..
По-над облаками скользя,
Летят наши души, как два самолета,
Ведь нам друг без друга нельзя.

Архангел нам скажет: "В раю будет туго".
Но только воротами - щелк,
Мы Бога попросим: "Впишите нас с другом
В какой-нибудь ангельский полк".

И я попрошу Бога-духа и сына,-
Чтоб выполнил волю мою:
"Пусть вечно мой друг защищает мне спину,
Как в этом последнем бою"

Мы крылья и стрелы попросим у Бога,
Ведь нужен им ангел-ас.
А если у них истребителей много -
Пусть пишут в хранители нас.

Хранить - это дело почетное тоже -
Удачу нести на крыле
Таким, как при жизни мы были с Сережей
И в воздухе, и на земле.

Возле города Пекина

Возле города Пекина
Ходят, бродят хунвэйбины.
И старинные картины
Ищут-рыщут хунвэйбины.

И не то, чтоб хунвэйбины
Любят статуи, картины -
Вместо статуй будут урны
Революции культурной.

И ведь, главное, знаю отлично я,
Как они произносятся,
Но что-то весьма неприличное
На язык ко мне просится:
Хууу...нвэйбины - это очень неприлично.

Вот придумал им забаву
Ихний вождь - товарищ Мао:
"Не ходите, дети, в школу,
Приходите бить крамолу!"

И не то, чтоб эти детки
Были вовсе малолетки,
А изрубили эти детки
Очень многих на котлетки.

И ведь, главное, знаю отлично я,
Как они произносятся,
Но что-то весьма неприличное
На язык ко мне просится:
Хууу...нвэйбины ...

"Вот немного посидели,
А теперь похулиганим!
Что-то тихо в самом деле,-
Думал Мао с Линем-Бяо,-

Чем еще уконтрапупишь
Мировую атмосферу?
Мы покажем крупный кукиш
США и СССРу!"

И ведь, главное, знаю отлично я,
Как они произносятся,
Но что-то весьма неприличное
На язык ко мне просится:
Хууу...нвэйбины или...

Вот главный вход

Вот главный вход, но только, вот,
Упрашивать - я лучше сдохну.
Хожу я через черный ход,
А выходить стараюсь в окна.

Не вгоняю я в гроб никого,
Но вчера меня тепленького,
Хоть бываю и хуже я сам,
Оскорбили до ужаса.

И плюнув в пьяное мурло,
И обвязав лицо портьерой
Я вышел прямо сквозь стекло
В объятья к милиционеру.

И меня окровавленного,
Всенародно прославленного
Прям как был я в амбиции
Довели до милиции.

И кулаками покарав,
И попинав меня ногами
Мне присудили крупный штраф
За то, что я нахулиганил.

А потом перевязанному,
Несправедливо наказанному
Эти добрые мальчики
Дали спать на диванчике.

Проснулся я - еще темно,
Успел поспать и отдохнуть я.
Я встал и, как всегда, - в окно,
А на окне стальные прутья.

И меня патентованного,
Ко всему подготовленного
Эти прутья печальные
Ввергли в бездну отчаянья.

А рано утром, верь не верь,
Я встал, от слабости шатаясь,
И вышел в дверь, я вышел в дверь...
С тех пор в себе я сомневаюсь.

В мире тишь и безветрие,
Тишина и симметрия,
На душе моей гадостно,
И живу я безрадостно.

Уходит друг

Вот и разошлись пути-дороги вдруг.
Один на север, другой на запад.
Грустно мне, когда уходит друг
Внезапно, внезапно.

Ушел - невелика потеря
Для многих людей.
Но все-таки я верю,
Верю в друзей.

Наступило время неудач.
Следы и души заносит вьюга.
Все из рук плохо, плач - не плач,
Нет друга, нет друга.

Ушел - невелика потеря
Для многих людей.
Не знаю как другие, а я верю,
Верю в друзей.

А когда вернется он назад
И скажет: "Cсора была ошибкой",
Бросим мы на прошлое с ним взгляд
С улыбкой, с улыбкой.

Что, мол, невелика потеря
Для многих людей.
Но все-таки я верю,
Верю в друзей.
Песня Снежина

Вот некролог, словно отговорка,
Объяснил смертельный мой исход
Просто: он - помер, он - поморка, -
Это то же, что огонь и лед...

И тогда все поймут, кого потеряли,
И осудят ее - это точно, -
Скажут: "Как он любил! А она..." - и так далее.
Вот причина: "Муму" и пощечина.

Будет так - суда и караваны
Проревут про траурную весть,
И запьют от горя капитаны,
И суровей станет Север весь.

И матросы, крепко зажав штурвалы
И судьбу жестоко матеря,
Перестанут уповать на тралы:
Разве тут до сельди - нет меня!

1968
Баллада об уходе в рай

Вот твой билет, вот твой вагон.
Все в лучшем виде одному тебе дано.
В цветном раю увидеть сон:
Трехвековое непрерывное кино.

Все позади, уже сняты
Все отпечатки. Контрабанды не берем.
Как херувим, стерилен ты.
А класс второй, не высший класс, зато с бельем.

Вот и сбывается, все что пророчится.
Уходит поезд в небеса - счастливый путь!
Ах, как нам хочется, как всем нам хочется,
Не умереть , а именно уснуть.

Земной перрон, не унывай,
И не кричи, для наших воплей он оглох.
Один из нас поехал в рай.
Он встретит бога там, ведь есть, наверно, бог.

Ты передай ему привет,
А позабудешь - ничего, переживем.
Осталось нам немного лет.
Мы пошустрим и, как положено, умрем.

Вот и сбывается все, что пророчится.
Уходит поезд в небеса - счастливый путь!
Ах,как нам хочется, как всем нам хочется,
Не умереть, а именно уснуть.

Уйдут, как мы, в ничто без сна
И сыновья, и внуки внуков в трех веках.
Не дай господь, чтобы война,
А то мы правнуков оставим в дураках.

Разбудит вас какой-то тип
И пустит в мир, где в прошлом войны, боли, рак.
Где побежден гонконгский грипп.
На всем готовеньком ты счастлив ли, дурак?

Вот и сбывается все, что пророчится.
Уходит поезд в небеса - счастливый путь!
Ах, как нам хочется, как всем нам хочется
Не умереть, а именно уснуть.

Итак, прощай. Звенит звонок.
Счастливый путь, храни тебя от всяких бед.
А если там и вправду бог,
Ты все же вспомни, передай ему привет.
Прощай, прощай....

Вот это да

Вот это да, вот это да,
Сквозь мрак и вечность решето,
Из зала вечного суда
Казалось то, не знаю что.

Но кто же он, хитрец и лгун,
Или шпион, или колдун.
Каких дворцов он господин,
Каких отцов заблудший сын?

Вот это да, вот это да,
Явилось то, не знаю что,
Как свет на голову суда,
Упал тайком инкогнито.

Играйте тут, быть может он -
Умерший муж несчастных жен,
Больных детей больной отец,
Плохих вестей шальной гонец.

Вот это да, вот это да,
И я спросил, как он рискнул,
Из ниоткуда в никуда
Перешагнул, перешагнул.

Он мне: "Внемли" - И я внимал,
Что он с земли вчера сбежал,
Сказал: "Верну я злобе тишь",
Но в тишину без денег шиш,
Мол, прошмыгну, как мышь, как вошь,
Но в тишину не прошмыгнешь.

Вот это да, вот это да,
Он повидал печальный край,
Но там бардак и лабуда,
И он опять в наш грешный рай.

Итак, откуда он удрал,
Его иуда обыграл,
И в тридцать три, и в сто одно,
Смотри, смотри, он видел дно,
Он видел ад, но сделал он
Свой шаг назад и воскрешен.

Вот это да, вот это да,
Вскричал петух и пробил час.
Мак-кинли, бог, суперзвезда,
Мессия наш, мессия наш.

Владыка тьмы его отверг,
Но примем мы, он человек,
Душ не губил сей славный муж,
Самоубийство - просто чушь.

Хоть его дешево и в раз,
Не проведешь его и нас,
Вот это да, вот это да.

Белое безмолвие

Все года и века, и эпохи подряд -
Все стремятся к теплу от морозов и вьюг...
Почему ж эти птицы на север летят,
Если птицам положено только на юг?

Слава им не нужна и величие.
Вот под крыльями кончится лед -
И найдут они счастие птичее,
Как награду, за дерзкий полет.

Что же нам не жилось, что же нам не спалось?
Что нас выгнало в путь по высокой волне?
Нам сиянье пока наблюдать не пришлось,
Это редко быввает - сиянье в цене!

Тишина. Только чайки - как молнии...
Пустотой мы их кормим из рук.
Но наградою нам за безмолвие
Обязательно будет звук!

Как давно снятся нам только белые сны -
Все иные оттенки снега занесли.
Мы ослепли - темно от такой белезны,
Но прозреем от черной полоски земли.

Наше горло отпустит молчанье,
Наша слабость растает, как тень.
И наградой за ночи отчаянья -
Будет вечный Полярный день!

Север. Воля. Надежда. Страна без границ.
Снег без грязи - как долгая жизнь без вранья.
Воронье нам не выклюет глаз из глазниц,
Потому что не водится здесь воронья.

Кто не верил в дурные пророчества,
В снег не лег ни на миг отдохнуть,
Тем наградою за одиночество
Должен встретиться кто-нибудь...

Все позади

Все позади: и КПЗ, и суд,
И прокурор, и даже судьи с адвокатом.
Теперь я жду: куда, куда меня пошлют,
Куда пошлют меня работать за бесплатно?

Мать моя давай рыдать,
А я думать и гадать:
Куда, куда меня пошлют?
Мать моя давай рыдать,
А мне же, в общем, наплевать,
Куда, куда меня пошлют.

До Воркуты идут посылки долго,
До Магадана - несколько скорей.
Но там ведь все такие падлы, суки, волки -
Мне передач своих не видеть, как своих ушей!

Мать моя опять рыдать,
А я думать и гадать:
Куда, куда меня пошлют?
Мать моя опять рыдать,
Но мне же, в общем, наплевать,
Куда, куда меня пошлют.

И вот уж слышу я, за мной идут,
Открыли дверь и, падлы, сонного подняли.
И вот сейчас, вот прям сейчас меня куда-то повезут,
А вот куда - опять, падлюки, не сказали!

Мать моя опять рыдать,
А я думать и гадать:
Куда, куда меня пошлют?
Мать моя давай рыдать,
А мне же, в общем, наплевать,
Куда, куда меня пошлют.

И вот на месте мы. Вокзал и брань!
Но, слава богу, хоть с махрой не остро.
И вот сказали нам, что нас везут туда -
в тьмутаракань,
Кудай-то там, на Кольский полуостров.

Мать моя опять рыдать,
Опять думать и гадать:
Куда, куда меня пошлют?
Мать моя, кончай рыдать,
Давай думать и гадать:
Когда меня обратно привезут?

Все ушли на фронт

Все срока уже закончены,
А у лагерных ворот,
Что крест-накрест заколочены,
Надпись: "Все ушли на фронт".

За грехи за наши нас простят,
Ведь у нас такой народ,
Если родина в опасности,
Значит всем идти на фронт.

Там год за три, если бог хранит,
Как и в лагере зачет,
Нынче мы на равных с вохр-ами,
Нынче всем идти на фронт.

У начальника Березкина ох и говор, ох и понт,
И душа крест-накрест досками, но и он попал на фронт.
Лучше б было сразу в тыл его, только с нами был он смел,
Высшей мерой наградил его трибунал за самострел.

Ну а мы, все оправдали мы,
Наградили нас потом,
Кто живые - тех медалями,
А кто мертвые - крестом.

И другие заключенные
Пусть читают у ворот
Нашу память застекленную,
Надпись: "Все ушли на фронт".
Все ушли на фронт

Нынче все срока закончены,
А у лагерных ворот,
Что крест-накрест заколочены,
Надпись: "Все ушли на фронт".

За грехи за наши нас простят,
Ведь у нас такой народ,
Если родина в опасности,
Значит всем идти на фронт.

Там год за три, если бог хранит,
Как и в лагере зачет,
Нынче мы на равных с вохр-ами,
Нынче всем идти на фронт.

Ну а мы, все оправдали мы,
Наградили нас потом,
Кто живые - тех медалями,
А кто мертвые - крестом.

И другие заключенные
Пусть читают у ворот
Нашу память застекленную,
Надпись: "Все ушли на фронт".
Всем делам моим на суше ...

Всем делам моим на суше вопреки
И назло моим заботам на земле
Вы возьмите меня в море, моряки,
Я все вахты отстою на корабле.

Любая тварь по морю знай плывет,
Попасть под винт не каждый норовит.
А здесь на суше встречный пешеход
Наступит, оттолкнет и убежит.

Всем делам моим на суше вопреки
И назло моим заботам на земле,
Вы возьмите меня в море, моряки,
Я все вахты отстою на корабле.

Известно вам: мир не на трех китах,
Но вам известно: он не на троих.
Вам вольничать нельзя в чужих портах,
А я забыл, как вольничать в своих.

И всем делам моим на суше вопреки
И назло моим заботам на земле
Вы пришлите за мной шлюпку, моряки,
Поднесите рюмку водки на весле.
Два судна

Всему на свете выходят сроки,
А соль морская въедлива, как черт.
Два мрачных судна стояли в доке,
Стояли рядом к борту борт.

Та, что поменьше, вбок кривила трубы
И пожимала боком и кормой:
"Какого типа этот тип? Какой он грубый,
Корявый, ржавый, просто никакой".

В упор не видели друг друга оба судна
И ненавидели друг друга обоюдно.

Он в аварийном был состояньи,
Но и она не новая отнюдь,
Так что увидишь на расстояньи -
С испуга можно взять и затонуть.

Тот, что побольше, мерз от отвращения,
Хоть был железный малый с крепким дном:
Все двадцать тысяч водоизмещения
От возмущения содрогались в нем.

И так обидели друг друга эти судна,
Что ненавидели друг друга обоюдно.

Прошли недели, их подлатали,
По ржавым швам шпаклевщики прошли
И ватерлинеей вдоль талий
Перевязали корабли.

И медь надраили, и краску наложили,
Пар развели, в салонах свет зажгли,
И палубу, и плечи распрямили
К концу ремонта эти корабли.

И в гладкий борт узрели оба судна,
Что похорошели обоюдно.

Тот, что побольше той, что поменьше,
Сказал, вздохнув: "Мы оба неправы!
Я никогда не видел женщин
И кораблей прекраснее, чем вы!"

Та, что поменьше, в том же состоянии
Шепнула, что и он неотразим.
Большое видится на расстоянии,
Но лучше, если все-таки вблизи.

Кругом конструкции стопились, было людно,
И оба судна объяснились обоюдно.

Хотя какой-то портовый дока
Их приписал не в тот же самый порт.
Два корабля так и ушли из дока,
Как стояли - вместе, к борту борт.

До горизонта шли в молчанье рядом,
Не подчиняясь ни теченьям, ни рулям.
Махала ласково ремонтная бригада
Двум, не желающим расстаться, кораблям.

Что с ними? Может быть, взбесились оба судна?
А может быть, влюбились обоюдно!

Раздвоенная личность

И вкусы, и запросы мои странны,
Я экзотичен, мягко говоря,
Могу одновременно грызть стаканы
И Шиллера читать без словаря.

Во мне два "я", два полюса планеты,
Два разных человека, два врага.
Когда один стремится на балеты,
Другой стремится прямо на бега.

Я лишнего и в мыслях не позволю,
Когда живу от первого лица.
Но часто вырывается на волю
Второе "я" в обличье подлеца.

И я боюсь, давлю в себе мерзавца,
О, участь беспокойная моя!
Боюсь ошибки: может оказаться,
Что я давлю не то второе "я".

Когда в душе я раскрываю гранки
На тех местах, где искренность сама,
Тогда мне в долг дают официантки
И женщины ласкают задарма.

Но вот летят к чертям все идеалы.
Но вот я груб, я нетерпим и зол.
Но вот сижу и тупо ем бокалы,
Забрасывая Шиллера под стол.

А суд идет. Весь зал мне смотрит в спину,
И прокурор, и гражданин судья.
Поверьте мне, не я разбил витрину,
А подлое мое второе "я".

И я прошу вас, строго не судите,
Лишь дайте срок, но не давайте срок,
Я буду посещать суды, как зритель,
И в тюрьмы заходить на огонек.

Я больше не намерен бить витрины
И лица граждан. Так и запиши.
Я воссоединю две половины
Моей больной раздвоенной души.

Искореню! Похороню! Зарою!
Очищусь! Ничего не скрою я.
Мне чуждо это "я" мое второе.
Нет, это не мое второе "я".

Становись моряком

Вы в огне да и в море вовеки не сыщете брода,
Вы не ждали его, не за легкой добычей пошли.
Провожая закат, мы живем ожиданьем восхода,
И, влюбленные в море, живем ожиданьем земли.

Помнишь детские сны о походах великой армады,
Абордажи, бои и под ложечкой ком?
Все сбылось. "Становись, становись" - раздаются команды,
Это требует море, скорей становись моряком.

Наверху, впереди злее ветры, багровее зори,
Правда, сверху видней, впереди же исход и земля.
Вы матросские робы, кровавые ваши мозоли
Не забудьте, ребята, когда-то надев кителя.

По сигналу "Пошел!" Оживают продрогшие реи,
Горизонт опрокинулся, мачты упали ничком.
Становись, становись человеком скорее,
Это значит на море скорей становись моряком.

Поднимаемся в небо по вантам как будто по вехам,
Там и ветер живей, он кричит, а не шепчет тайком:
"Становись, становись, становись, становись человеком"
Это значит на море скорей становись моряком.

Чтоб отсутствием долгим вас близкие не попрекали,
Не грубейте душой и не будьте покорны судьбе.
Оставайтесь, ребята, людьми, становясь моряками,
Становясь капитаном, храните матроса в себе.
Высота

Вцепились они в высоту, как в свое.
Огонь минометный, шквальный.
А мы все лезли толпой на нее,
Как на буфет вокзальный.
(Но снова мы лезли, хрипя, на нее -
За вспышкой ракеты сигнальной.)

Ползли к высоте в огневой полосе,
Бежали и снова ломились,
Как будто на этой высотке вдруг все
Дороги и судьбы скрестились.

И крики "Ура!" застывали во рту,
Когда мы пули глотали.
Шесть раз занимали мы ту высоту,
Шесть раз мы ее оставляли.

И снова в атаку не хочется всем,
Земля - как горелая каша.
В седьмой раз возьмем мы ее насовсем -
Свое возьмем, кровное, наше.

А может, ее стороной обойти,
И что мы к ней прицепились?
Но, видно, уж точно все судьбы-пути
На этой высотке скрестились.

Все наши деревни, леса, города
В одну высоту эту слились -
В одну высоту, на которой тогда
Все судьбы с путями скрестились.

Вцепились они в высоту, как в свое,
Огнем высоту поливая,
А мы упрямо ползли на нее,
Товарищей оставляя.

Выход в город

От скучных шабашей
Смертельно уставши,
Две ведьмы идут и беседу ведут:
Ну что ж говорить,
Сходить, посмотреть бы,
Как в городе наши живут!

Как все изменилось,
Уже развалилось
Подножие Лысой горы,
И молодцы вроде
Давно не заходят,
Остались одни упыри.

Навстречу им леший:
Вы камо грядеши?-
- Намылились в город: у нас ведь тоска!
- Ах гнусные бабы,
Так взяли хотя бы
С собою меня, старика!

Ругая друг дружку,
Взошли на опушку.
Навстречу попался им враг-вурдалак.
Он скверно ругался,
Он к ним увязался,
Крича, будто знает, что как.

Те к лешему:- как он? -
- Возьмем вурдалака!
Но кровь не сосать и прилично вести! -
Тот малость покрякал,
Клыки свои спрятал,
Красавчиком стал, хоть крести!

Освоились быстро,
Под видом туристов
Поели, попили в кафе "Гранд-отель",
Но леший поганил
Своими ногами,
И их попросили оттель.

Пока леший брился,
Упырь испарился,
И леший доверчивость проклял свою.
А ведьмы пошлялись
И тоже смотались,
Освоившись в этом раю.

И наверняка ведь,
Прельстили бега ведьм:
Там много орут, там азарт на бегах!
И там проиграли
Ни много, ни мало -
Три тысячи в новых деньгах.

Намокший, поблекший,
Нахохлился леший,
Но вспомнил, что здесь его друг - домовой.
Он начал стучаться:
Где друг, домочадцы?
Ему отвечают: запой!

Пока ведьмы выли
И все просадили,
Пока леший пил, наливался в кафе,
Найдя себе вдовушку,
Выпив ей кровушку,
Спал вурдалак на софе.

Гербарий

Чужие карбонарии, закушав водку килечкой,
Спешат в свои подполия на лад или борьбу,
А я лежу в гербарии, к доске пришпилен шпилечкой,
И пальцами до боли я по дереву скребу.

Корячусь я на гвоздике, но не меняю позы,
Кругом жуки-навозники и мелкие стрекозы,
По детству мне знакомые, ловил я их, копал,
Давил. Но в насекомые я сам теперь попал.

Под всеми экспонатами эмалевые планочки.
Все строго по-научному, указан класс и вид.
Я с этими ребятами лежал в стеклянной баночке,
Дрались мы, это к лучшему, узнал, кто ядовит.

Я представляю мысленно себя в большой постели,
Но подо мной написано: "Невиданный доселе".
Я гомо был читающий, я сапиенсом был,
Мой класс млекопитающий, а вид уже забыл.

В лицо ль мне дуло, в спину ли, в бушлате или робе я,
Стремился кровью крашенной обратно к шалашу,
И на тебе, задвинули в наглядные пособия,
Я злой и ошарашенный на стеночке вишу.

Оформлен как на выданье, стыжусь, как ученица,
Жужжат шмели солидные, что надо подчиниться.
А бабочки хихикают на странный экспонат,
Сороконожки хмыкают и куколки язвят.

Ко мне с опаской движутся мои собратья прежние,
Двуногие, разумные, два пишут - три в уме,
Они пропишут ижицу, глаза у них не нежные,
Один брезгливо ткнул в меня и вывел резюме:

С ним не были налажены контакты и не ждем их,
Вот потому он, граждане, лежит у насекомых.
Мышленье в нем неразвито, и вечно с ним чп,
А здесь он может разве что вертеться на пупе.

Берут они не круто ли? Меня нашли не в поле,
Ошибка это глупая, увидится изъян.
Накажут тех, кто слушали, прикажут, чтоб откнопили,
И попаду в подгруппу я хотя бы обезьян.

Но не ошибка-акция свершилась надо мною,
Чтоб начал пресмыкаться я вниз пузом, вверх спиною,
Вот и лежу расхристанный, разыгранный вничью,
Намеренно причисленный к ползучему жучью.

А может, все проветрится и солнцем приправится?
В конце концов, ведь досточка не плаха, говорят.
Все слюбится да стерпится, мне даже стала нравиться
Молоденькая осочка и кокон-шелкопряд.

А мне приятно с осами, от них не пахнет псиной.
Средь них бывают особи и с талией осиной,
Да, кстати, вон из кокона родится что-нибудь
Такое, что и с локоном и что имеет грудь

Червяк со мной не кланялся, а оводы со слепнями
Питают отвращение к навозной ковырьбе.
Чванливые созданьица довольствуются сплетнями,
А мне нужны общения с подобными себе.

Пригрел сверчка-дистрофика - блоха сболтнула, гнида,
И, глядь, два тертых клопика из третьего подвида,
Сверчок полузадушенный в пол-силы свиристел,
Но за покой нарушенный на два гвоздочка сел.

Паук на мозг мой зарится, клопы кишат, нет роздыха,
Невестой хороводится красивая оса,
Пусть что-нибудь заварится, а там хоть на три гвоздика,
А с трех гвоздей, как водится, дорога в небеса.

В мозгу моем нахмуренном страх льется по морщинам,
Мне станет шершень шурином, а что мне станет сыном?
А не желаю, право же, чтоб трутень был мне тесть,
Пора уже, пора уже напрячься и воскресть.

Когда в живых нас тыкали булавочками тонкими,
Махали пчелы крыльями, пищали муравьи,
Мы вместе горе мыкали, все проткнуты иголками,
Забудем же, кем были мы, товарищи мои.

Заносчивый немного я , но в горле горечь комом.
Поймите, я, да многие попали к насекомым,
Но кто спасет нас, выручит, кто снимет нас с доски?
За мною, прочь со шпилечек сограждане-жуки.

И как всегда в истории, мы разом спины выгнули,
Хоть осы и гундосили, но кто силен - тот прав,
Мы с нашей территории клопов сначала выгнали,
И паучишек сбросили за старый книжный шкаф.

У них в мозгу не вяжется, зато у нас все дома,
И пожелают, кажется уже не насекомо.
А я - я нежусь в ванночке, без всяких там обид,
Жаль над моею баночкой другой уже прибит.
Глаза то лукаво блестят

Глаза то лукаво блестят,
То смотрют сердито,
То тихонько грустят,
О ком-то не забытом.

Я понимаю, как смешно,
Искать в глазах ответ,
В глазах, которым все равно
Я рядом или нет.

Глаза то лукаво блестят,
То смотрют сердито,
То тихонько грустят,
О ком-то не забытом.

Но я дождусь такого дня,
Хоть рядом нет ребят,
Ты жить не сможешь без меня,
Не сможешь, а пока…

Глаза то лукаво блестят,
То смотрют сердито,
То тихонько грустят,
О ком-то не забытом.

Спасите Мишку

Говорят, арестован добрый парень за три слова,
Говорят, арестован Мишка Ларин за три слова,
Говорят, что не помог ему заступник, честно слово,
Мишка Ларин, как опаснейший преступник арестован,
Ведь это ж правда несправедливо.

Говорю, невиновен, не со зла ведь, а вино ведь,
Говорю, невиновен, ну ославить - разве новость,
Говорю, что не поднял бы Мишка руку на ту суку,
Так возьмите ж вы Мишку на поруки, вот вам руку.

Говорят, что до свадьбы он придет, до женитьбы
Вот бы вас бы послать бы, вот бы вас бы погноить бы,
Вот бы вас на Камчатку, на Камчатку, нары дали б,
Пожалели бы вы нашего Мишатку, порыдали б,
А то ведь, правда, несправедливо.

Говорю, заступитесь, повторяю: на поруки.
Если ж вы поскупитесь, заявляю: ждите, суки,
Я ж такое вам устрою, я ж такое вам устрою,
Друга Мишку не забуду и вас в землю всех зарою,
А то ведь, правда, несправедливо.
Гололед

Гололед на Земле, гололед!
Целый год напролет гололед!
Гололед на Земле, гололед!
Будто нет ни весны и ни лета,
Чем-то скользким одета планета.
Люди, падая, бьются об лед!

Гололед на Земле, гололед!
Целый год напролет гололед!
Даже, если планету в облет,
Не касаясь планеты ногами,
Не один, так другой упадет...
Гололед на Земле, гололед!..
И затопчут его сапогами.

Гололед на Земле, гололед!
Целый год напролет голлолед!
Будто нет ни весны и ни лета,
Люди, падая, бьются об лед!
Целый год напролет гололед!

Горизонт

Чтоб не было следов, повсюду подмели.
Ругайте же меня, позорьте и трезвоньте!
Мой финиш - горизонт, а лента - край Земли.
Я должен первым быть на горизонте!

Условия пари одобрили не все
И руки разбивали неохотно.
Условье таково, чтоб ехать по шоссе
И только по шоссе, бесповоротно.

Наматываю мили на кардан
И еду параллельно проводам.
И то и дело тень перед мотором:
То черный кот, то кто-то в чем-то черном.

Я знаю, мне не раз в колеса палки ткнут,
Догадываюсь, в чем и как меня обманут,
Я знаю, где мой бег с ухмылкой пресекут
И где через дорогу трос натянут.

Но стрелки я топлю. На этих скоростях
Песчинка обретает силу пули!
И я сжимаю руль до судорог в кистях -
Успеть, пока болты не затянули!

Наматываю мили на кардан
И еду вертикально проводам.
Завинчивают гайки! Побыстрее!
Не то поднимут трос, как раз, где шея!

И плавится асфальт, протекторы кипят,
Под ложечкой сосет от близости развязки.
Я голой грудью рву натянутый канат...
Я жив! Снимите черные повязки!

Кто вынудил меня на жесткое пари?
Нечистоплотный в споре и расчетах.
Азарт меня пьянит, но, как ни говори,
Я торможу на скользких поворотах!

Наматываю мили на кардан
Назло канатам, тросам, проводам.
Вы только проигравших урезоньте,
Когда я появляюсь на горизонте!

Мой финиш - горизонт, по-прежнему далек.
Я ленту не порвал, но я покончил с тросом!
Канат не пересек мой шейный позвонок,
Но из кустов стреляют по колесам!

Меня ведь не рубли на гонку завели.
Меня просили: "Миг не проворонь ты!
Узнай, а есть предел там, на краю Земли
И можно ли раздвинуть горизонты!"

Наматываю мили на кардан
И пулю в скат влепить себе не дам!
Но тормоза отказывают! Кода!
Я горизонт промахиваю с хода!
Горизонт

Наматываю мили на кардан
И пулю в скат влепить себе не дам!
Но тормоза отказывают! Кода!
Я горизонт промахиваю с хода!
Город уши заткнул

Город уши заткнул и уснуть захотел,
И все граждане спрятались в норы,
А у меня в этот час еще тысяча дел,
Задерни шторы и проверь запоры.

Только зря, не спасет тебя крепкий замок,
Ты не уснешь спокойно в своем доме,
А потому, что я вышел сегодня на скок,
А колька демин на углу на стреме.

И пускай сторожит тебя ночью лифтер,
И ты свет не гасил по привычке,
Я давно уже гвоздик к замочку притер,
Попил водички и забрал вещички.

Ты увидел, услышал, как листья дрожат
Твои тощие, хилые мощи,
Дело сделал свое я и тут же назад,
А вещи теще в Марьиной роще.

А потом до утра можно пить и гулять,
Чтоб звенели и пели гитары,
И спокойно уснуть, чтобы не увидать
Во сне кошмары, мусоров и нары.

Когда город уснул, когда город затих,
Для меня лишь начало работы.
Спите, граждане, в теплых квартирах своих,
Спокойной ночи, до будущей субботы.
Городской романс

Я однажды гулял по столице,
Двух прохожих случайно зашиб.
И, попавши за это в милицию,
Я увидел ее и погиб.

Я не знаю, что там она делала,
Видно, паспорт пришла получать.
Молодая, красивая, белая...
И решил я ее разыскать.

Шел за ней и запомнил парадное.
Что ж сказать ей? Ведь я - хулиган!
Выпил я и позвал ненаглядную
В привокзальный один ресторан.

А ей вслед улыбались прохожие,
Ну, хоть просто кричи караул.
Одному человеку по роже я
Дал за то, что он ей подмигнул.

Я икрою ей булки намазывал,
Деньги прямо рекою текли!
Я ж такие ей песни заказывал!
А в конце заказал "Журавли".

Обещанья я ей до утра давал,
Я сморкался и плакал в кашнэ,
А она мне сказала:"Я верю вам
И отдамся по сходной цене".

Я ударил ее, птицу белую,
Закипела горячая кровь!
Понял я, что в милиции делала
Моя с первого взгляда любовь.
Критический момент

Гром прогремел, реляция идет,
Губернский розыск рассылает телеграммы,
Что вся Одесса переполнена ворами,
И что настал критический момент,
И заедает темный элемент.

Не тот расклад, начальники грустят,
По всем притонам пьют не вина, а отравы,
По всему городу убийства и облавы,
Они приказ дают идти ва-банк,
И применить запасный вариант.

Вот мент идет, идет в обход,
Губернский розыск рассылает телеграммы,
Что вся Одесса переполнена ворами,
И что настал критический момент,
И заедает вредный элемент.

А им в ответ дают такой совет:
Имейте каплю уваженья к этой драме,
Четыре сбоку, ваших нет в Одессе-маме,
Пусть мент идет, идет себе в обход,
Расклад не тот, и номер не пройдет.
Гул затих я вышел
на подмостки

Гул затих, я вышел на подмостки,
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случиться на моем веку.

На меня направлен сумрак ночи,
Тысучу биноклей на оси,
Если только можно, а во отче
Чьеже это мимо пронеси.

Кто продумал распорядок действий,
И не обратим конец пути,
Я один, все тонет в плане действий,
Жизнь прожить - не поле перейти.
Нет или да

Давно смолкли залпы орудий,
Над нами лишь солнечный свет.
На чем проверяются люди,
Если войны уже нет?

Приходится слышать нередко
Сейчас, как тогда:
"Ты бы пошел с ним в разведку?
Нет или да?"

Не ухнет уже бронебойный,
Не быть похоронной пальбе,
И, кажется, все спокойно,
И негде раскрыться тебе.

Приходится слышать нередко
Сейчас, как тогда:
"Ты бы пошел с ним в разведку?
Нет или да?"

Покой только снится, я знаю,
Готовься, держись и держись.
Есть мирная передовая,
Беда, и опасность, и риск.

Приходится слышать нередко
Сейчас, как тогда:
"Ты бы пошел с ним в разведку?
Нет или да?"

В полях обезврежены мины,
Но мы не на поле святом,
Вы поиски, взлеты, глубины
Не сбрасывайте со счетов.

Поэтому слышно нередко,
Если приходит беда,
"Ты бы пошел с ним в разведку?
Нет или да?"

Дайте собакам мяса …

Дайте собакам мяса -
Может, они подерутся,
Дайте похмельным кваса -
Авось, они перепьются.

Чтоб не жиреть воронам,
Ставьте побольше пугал,
А чтобы любить влюбленным,
Дайте укромный угол.

В землю бросайте зерна -
Может, появятся всходы.
Ладно, я буду покорным -
Дайте же мне свободу!

Псам мясные ошметки
Дали, а псы не подрались.
Дали пьяницам водки,
А они отказались.

Люди ворон пугают,
Но воронье не боится -
Пары соединяют,
А им бы разъединиться.

Лили на землю воду -
Нету колосьев чуда.
Мне вчера дали свободу...
Что я с ней делать буду?

Дамы, господа

Дамы, господа, других не вижу здесь.
Блеск, изыск и общество прелестно...
Сотвори, господь, хоть пятьдесят Одесс,
Все равно в Одессе будет тесно.

Говорят, что здесь бывала
Королева из Непала
И какой-то крупный лорд из Эдинбурга,
И отсюда много ближе
До Берлина и Парижа,
Чем из даже самого Санкт-Петербурга.

Вот приехал в город меценат и крез,
Весь в деньгах - с задатками повесы.
Если был он с гонором, так будет без,
Шаг ступив по улицам Одессы.

Из подробностей пикантных
Две: мужчин столь элегантных
В целом свете вряд ли встретить бы смогли вы;
Ну, а женщины Одессы
Все скромны, все поэтессы,
Все умны, а в крайнем случае, красивы.

Грузчики в порту, которым равных нет,
Отдыхают с баснями Крылова.
Если вы чуть-чуть художник и поэт,
Вас поймут в Одессе с полуслова.

Нет прохода здесь, клянусь вам,
От любителей искусства,
И об этом много раз писали в прессе.
Если в Англии и в Штатах
Недостаток в меценатах,
Пусть приедут, позаимствуют в Одессе.

Пушкин, величайший на земле поэт,
Бросил все и начал жить в Одессе.
Проживи он здесь еще хоть пару лет,
Кто б тогда услышал о Дантесе?

Дамы, господа, я восхищен и смят.
Мадам, месье, я счастлив, что таиться.
Леди, джентельмены, я готов сто крат
Умереть и снова здесь родиться.

Все в Одессе: море, песни,
Порт, бульвар и много лестниц,
Крабы, устрицы, акации Мезон Шанте.
Да, наш город процветает,
Но в Одессе не хватает
Самой малости - театра варьете.
Две судьбы

Жил я славно в первой трети
Двадцать лет на белом свете
И по учению.
Жил безбедно и при деле,
Плыл, куда глаза глядели,
По течению.

Заскрипит ли в повороте
Затрещит в водовороте -
Я не слушаю,
То разуюсь, то обуюсь,
На себя в воде любуюсь,
Брагу кушаю.

И пока я наслаждался,
Пал туман, и оказался
В гиблом месте я.
И огромная старуха
Хохотнула прямо в ухо
Злая бестия.

Я кричу, не слышу крика,
Не вяжу от страха лыка,
Вижу плохо я.
На ветру меня качает
"Кто здесь?", - Слышу, отвечает
"Я, нелегкая".

Брось креститься, причитая,
Не спасет тебя свята, святая
Богородица.
Кто рули и веслы бросит,
Тех нелегкая заносит,
Так уж водится.

И с одышкой, ожиреньем
Ломит, тварь, по пням-кореньям
Тяжкой поступью,
Я впотьмах ищу дорогу,
Но уж брагу понемногу,
Только по сто пью.

Вдруг навстречу мне живая
Колченогая, кривая,
Морда хитрая:
"Не горюй, - кричит, - болезный,
Горемыка мой нетрезвый,
Слезы вытру я".

Взвыл я душу разрывая:
"Вывози меня, кривая,
Я на привязи.
Мне плевать, что кривобока,
Криворука, кривоока,
Только вывези".

Влез на горб к ней с перепугу,
Но кривая шла по кругу,
Ноги разные.
Падал я, и полз на брюхе,
И хихикали старухи
Безобразные.

Не до жиру, быть бы живым,
Много горя над обрывом,
А в обрыве зла.
"Слышь, кривая, четверть ставлю,
Кривизну твою исправлю,
Раз не вывезла.

И ты, нелегкая маманя,
Хочешь истины в стакане
На лечение?
Тяжело же столько весить,
А хлебнешь стаканов десять,
Облегчение".

И припали две старухи,
Ко бутыли медовухи,
Пьянь с ханыгою.
Я пока за кочки прячусь,
Озираюсь, задом пячусь,
С кручи прыгаю.

Огляделся, лодка рядом,
А за мною по корягам,
Дико охая,
Припустились, подвывая,
Две судьбы мои - кривая
Да нелегкая.

Греб до умопомраченья,
Правил против ли теченья,
На стремнину ли,
А нелегкая с кривою,
От досады, с перепою
Там и сгинули.

Две судьбы

Жил я славно в первой трети
Двадцать лет на белом свете -
по влечению.
Жил безбедно и при деле,
Плыл - куда глаза глядели -
по течению.
Думал: вот она, награда, -
Ведь ни веслами не надо,
ни ладонями.
Комары, слепни да осы
Донимали, кровососы,
на не доняли.
Слышал, с берега вначале
Мне о помощи кричали,
о спасении...
Не дождались, бедолаги,
Я лежал чумной от браги,
в расслаблении.
Заскрипит ли в повороте,
Крутанет в водовороте -
все исправится.
То разуюсь, то обуюсь,
На себя в воде любуюсь -
очень нравится!
Берега текут за лодку,
Ну а я ласкаю глотку
медовухою.
После лишнего глоточку,
Глядь, плыву не в одиночку -
со старухою.
И пока я удивлялся
Пал туман, и оказался
в гиблом месте я.
И огромная старуха
Хохотнула прямо в ухо,
злая бестия.
Я кричу - не слышу крика,
Не вяжу от страха лыка,
вижу плохо я.
На ветру меня качает.
-Кто здесь? - Слышу, отвечает:
-Я, Нелегкая!
Брось креститься, причитая,
Не спасет тебя святая
Богородица!
Тех, кто руль и весла бросит,
Враз Нелегкая заносит -
так уж водится.-
Я впотьмах ищу дорогу,
Медовуху - понемногу,
только по сто пью.
А она не засыпает,
Впереди меня ступает
тяжкой поступью.
Вот споткнулась о коренья,
От большого ожиренья
гнусно охая,
У нее одышка даже,
А заносит ведь туда же,
тварь нелегкая.
Вдруг навстречу нам живая
Колчегоная Кривая -
морда хитрая.
-Ты,-кричит,- стоишь над бездной,
Я спасу тебя, болезный,
слезы вытру я.
Я спросил: -Ты кто такая?-
А она мне: -Я, Кривая.
Воз молвы везу.
И хотя я кривобока,
Криворука, кривоока,
я, мол, вывезу.-
Я воскликнул, наливая:
- Вывози меня, Кривая,
я на привязи.
Я тебе и жбан поставлю,
Кривизну твою исправлю -
только вывези.
И ты, Нелегкая, маманя,
На-ка истину в стакане,
больно нервная!
Ты забудь себя на время,
Ты же, толстая, в гареме
будешь первая! -
И упали две старухи
У бутыли медовухи
в пьянь-истерику.
Ну а я за кочки прячусь,
Озираюсь, задом пячусь
прямо к берегу.
Лихо выгреб на стремнину -
В два гребка на середину.
Ох, пройдоха я!
Чтоб вы сдохли, выпивая,
Две судьбы мои - кривая
да нелегкая!
Девушка из Нагасаки

Он капитан и родина его Марсель...
Он обажает споры, шумы и драки,
Он курит трубку,пьет крепчайший "Эль",
И любит девушку из Нагасаки.

У ней следы проказы на руках,
У ней татуированные знаки,
И вечерами "жигу" в кабаках
Танцует девушка из Нагасаки.

У ней такая маленькая грудь,
И губы, губы алые, как маки,
Уходит капитан в далекий путь,
И любит девушку из Нагасаки.

Кораллы алые, как кровь,
И шелковую блузку цвета хаки,
И пылкую, и страстную любовь,
Везет он девушке из Нагасаки.

Вернулся капитан из далека,
И он узнал, что джентльмен во фраке,
Однажды, накурившись гашиша,
Зарезал девушку из Нагасаки.

У ней такая маленькая грудь,
И губы, губы алые, как маки,
Уходит капитан в далекий путь,
Не видя девушки из Нагасаки.

Дела

Дела. Меня замучили дела.
Каждый день, каждый день, каждый день.

Дотла сгорели песни и стихи
Дребедень, дребедень.

Весь год жила-была
И вдруг взяла, собрала и ушла.

И вот

Опять грустные дела у меня.

Теперь хоть целый вечер
Подари, подари, подари.

Поверь,
Я буду только говорить.

Из рук, из рук вон плохо шли дела
У меня шли дела,
И вдруг сгорели пламенем дотла,
Не дела, а зола.

Весь год жила-была,
И вдруг взяла, собрала и ушла.

И вот
Такие веселые дела у меня.

Теперь хоть целый вечер
Подари, подари, подари.

Поверь,
Не буду даже говорить.

Теперь хоть целый вечер
Подари, подари, подари.

Поверь,
Не буду даже говорить.
За тех, кто в МУРе

Побудьте день вы в милицейской шкуре,
Вам жизнь покажется наоборот.
Давайте выпьем за тех, кто в МУРе!
За тех, кто в МУРе, никто не пьет!

А за соседним столом компания,
А за соседним столом веселие,
А она на меня ноль внимания -
Ей сосед ее шпарит Есенина.

Побудьте день вы в милицейской шкуре,
Вы жизнь посмотрите наоборот.
Давайте выпьем за тех, кто в МУРе!
За тех, кто в МУРе, никто не пьет!

Понимаю, у Тамары ум,
Что у ней диплом и стремления.
И я вылил водку в аквариум:
Пейте, рыбы, за мой день рождения!

Диалог у телевизора

- Ой, Вань, смотри какие клоуны,
Рот - хоть завязочки пришей.
Ой, до чего, Вань, размалеваны,
И голос, как у алкашей.
А тот похож, нет, правда, Вань,
На шурина, такая ж пьянь.
Ну нет, ты глянь, нет-нет ты глянь,
Я правда, Вань.

- Послушай, Зин, не трогай шурина.
Какой ни есть, а он - родня,
Сама намазана, прокурена,
Гляди, дождешься у меня!
А чем болтать, взяла бы, Зин,
В антракт сгоняла б в магазин.
Что, не пойдешь? Ну я один,
Подвинься, Зин.

- Ой, Вань, гляди какие карлики,
В джерси одеты, не в шевьет,
На нашей Пятой швейной фабрике
Такое вряд ли кто пошьет.
А у тебя, ей-богу, Вань,
Ну все друзья такая рвань
И пьют всегда в такую рань
Такую дрянь!

- Мои друзья хоть не в болонии,
Зато не тащат из семьи,
А гадость пьют из экономии.
Хоть поутру, да на свои.
А у тебя самой-то, Зин,
В семидесятом был грузин,
(Приятель был с завода шин,)
Так тот вообще хлебал бензин,
Ты вспомни, Зин.

- Ой, Вань, гляди-кось, попугайчики!
Нет, я, ей-богу, закричу.
А это кто в короткой маечке?
Я, Вань, такую же хочу.
В конце квартала, правда, Вань,
Ты мне такую же сваргань.
Ну, что "отстань", всегда "отстань",
Обидно, Вань!

- Ты, Зина, лучше помолчала бы.
Накрылась премия в квартал.
Кто мне писал на службу жалобы?
Не ты? Да я же их читал.
К тому же эту майку, Зин,
Тебе напяль - позор один.
Тебе ж шитья пойдет аршин,
Где деньги, Зин?

- Ой, Вань, умру от акробатиков!
Смотри, как вертится, нахал.
Завцеха наш, товарищ Сатюков,
Недавно в клубе так скакал.
А ты придешь домой, Иван,
Поешь и сразу на диван
Иль вот кричишь, когда не пьян.
Ты что, Иван?

- Ты, Зин, на грубость нарываешься,
Все, Зин, обидеть норовишь.
Тут за день так накувыркаешься,
Придешь домой - там ты сидишь.
Ну и меня, конечно, Зин,
Сейчас же тянет в магазин,
А там друзья... ведь я же, Зин,
Не пью один.

Ого, однако же, гимнасточка!
Глади-кось, ноги на винтах,
(И что творит, хотя в летах,)
У нас в кафе-молочном "Ласточка"
Официантка может так.
А у тебя подруги, Зин,
Все вяжут шапочки для зим,
От ихних скучных образин
Дуреешь, Зин.

- Как, Вань, а Лилька Федосеева,
Кассирша из ЦПКО?
Ты к ней все лез на новоселии,
Она так очень ничего.
А чем ругаться, лучше, Вань,
Поедем в отпуск в Ереван,
Ну что "отстань", опять "отстань"!
Обидно, Вань.

Диалог у телевизора

Ой, Вань! Смотри, какие клоуны!
Рот - хоть завязочки пришей!
А до чего ж, Вань, размалеваны.
И голос, как у алкашей.
А тот похож, нет, правда, вань,
На шурина - такая ж пьянь!
Нет, нет, ты глянь, нет, нет,
Ты глянь, я вправду, Вань!

- Послушай, Зин, не трогай шурина!
Какой ни есть, а он - родня!
Сама намазана, прокурена...
Гляди, дождешься у меня!
А чем болтать, взяла бы, Зин,
В антракт сгоняла в магазин.
Что? Не пойдешь? Ну, я один.
Подвинься, зин!

Ой, Вань. Гляди какие карлики!
В джерси одеты, не в шевиот.
На нашей пятой швейной фабрике
Такое вряд ли кто пошьет.
А у тебя, ей-богу, Вань,
Ну все друзья - такая рвань!
И пьют всегда в такую рань такую дрянь!

- Мои друзья, хоть не в болонии,
Зато не тащат из семьи.
А гадость пьют из экономии,
Хоть поутру, да на свои.
А у тебя самой-то, Зин,
Приятель был с завода шин,
Так тот вобще хлебал бензин.
Ты вспомни, Зин!

- Ой, Вань, гляди-кось, попугайчики.
Нет, я ей-богу закричу!
А это кто в короткой маечке?
Я, Вань, такую же хочу.
В конце квартала, правда, Вань,
Ты мне такую же сваргань...
Ну, что "Отстань"? Опять "Отстань"?
Обидно, Вань!

- Уж ты бы лучше помолчала бы:
Накрылась премия в квартал.
Кто мне писал на службу жалобы?
Не ты? Да я же их читал.
К тому же эту майку, Зин,
Тебе напяль - позор один.
Тебе шитья пойдет аршин.
Где деньги, Зин?

- Ой, Вань, умру от акробатика.
Гляди, как вертится, нахал.
Завцеха наш, товарищ Савтюхов,
Недавно в клубе так скакал...
А ты придешь домой, Иван,
Поешь - и сразу на диван.
Иль вон кричишь, когда не пьян.
Ты что, Иван?

- Ты, Зин, на грубость нарываешься,
Все, Зин, обидеть норовишь.
Тут за день так накувыркаешься,
Придешь домой - там ты сидишь...
Ну, и меня, конечно, зин,
Сейчас же тянет в магазин
А там друзья. Ведь я же, зин,
Не пью один.

- Ого, однако же, гимнасточка.
Ой, что творит, хотя в летах.
У нас в кафе молочном "Ласточка"
Официантка может так.
А у тебя подруги, Зин,
Все вяжут шапочки для зим.
От ихних скучных образин
Дуреешь, Зин.

Как, Вань? А Лилька Федосеева,
Кассирша из ЦПКО
Ты к ней все лез на новоселье...
Она так очень ничего
А чем ругаться, лучше, Вань,
Поедем в отпуск в Еревань.
Ну, что "Отстань"? Всегда "Отстань".
Обидно, вань!

Про бандитов

До нашей эры соблюдалось чувство меры,
Потом бандитов называли флибустьеры,
Потом названье звучное - пират, забыли бить их,
И словом оскорбить их всякий рад.

Бандит же ближних возлюбил, души не чает,
И если что-то их карман отягощает,
Он к ним подходит, как интеллигент,
Улыбку выжмет и облегчает ближних за момент.

А если ближние начнут сопротивляться,
Излишне нервничать и сильно волноваться,
Тогда бандит поступит, как бандит, он стрельнет
Трижды и вмиг приводит ближних в трупный вид.

А им за это ни чинов ни послаблений,
Доходит даже до взаимных оскорблений.
Едва бандит выходит за порог, как сразу:
"Стойте, невинного не стройте. Под замок"

На теле общества есть много паразитов,
Но почему-то все стесняются бандитов.
И с возмущеньем хочется сказать
Поверьте все же, бандитов надо тоже понимать.
Дальний Восток

Долго же шел ты, в конверте листок,
Вышли последние сроки,
Но потому он и Дальний Восток,
Что далеко на востоке.

Ждешь с нетерпеньем ответ ты,
Весточку в несколько слов.
Мы здесь встречаем рассветы
Раньше на восемь часов.

Здесь до утра пароходы ревут
Средь океанской шумихи.
Не потому его Тихим зовут,
Что он действительно тихий.

Ждешь с нетерпеньем ответ ты,
Весточку в несколько слов.
Мы здесь встречаем рассветы
Раньше на восемь часов.

Ты не пугайся рассказов о том,
Будто здесь самый край света.
Сзади еще Сахалин, а потом
Круглая наша планета.

Ждешь с нетерпеньем ответ ты.
Весточку в несколько слов.
Мы здесь встречаем рассветы
Раньше на восемь часов.

Что говорить, здесь, конечно, не рай,
Но невмоготу переписка.
Знаешь, что, милая. ты приезжай!
Дальний Восток - это близко!

Скоро получишь ответ ты,
Весточку в несколько слов.
Вместе бы встретить рассветы
Раньше на восемь часов.
Дом хрустальный

Если я богат, как царь морской
Крикни только мне: "Лови блесну!"
Мир подводный и надводный свой
Не задумываясь выплесну!

Дом хрустальный на горе для нее!
Сам, как пес бы, так и рос в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи.

Если беден я, как пес, один,
И в дому моем шаром кати,-
Ведь поможешь ты мне, Господи,
Не позволишь жизнь искомкати...

Дом хрустальный на горе для нее!
Сам, как пес бы, так и рос в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи.

Не сравнил бы я любую с тобой,
Хоть казни меня, расстреливай.
Посмотри, как я любуюсь тобой,
Как мадонной Рафаэлевой!

Дом хрустальный на горе для нее!
Сам, как пес бы, так и рос в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи.

Дом хрустальный

Дом хрустальный на горе для нее!
Сам, как пес бы, так и рос в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи.

Дорога, дорога - счета
нет столбам

Дорога, дорога - счета нет столбам,
И не знаешь, где конец пути, -
По дороге мы идем по разным сторонам
И не можем ее перейти.

Но на других не гляди - не надо.
Улыбнись только мне, ведь я рядом.
Надо б нам поговорить, ведь наш путь еще далек,
Перейди, ели мне невдомек.

Шагаю, шагаю - кто мне запретит! -
И лишь столбы отсчитывают путь.
За тобой готов до бесконечности идти -
Только ты не сверни куда-нибудь.

Но на других не гляди - не надо!
Улыбнись только мне, ведь я рядом.
Надо б нам поговорить, ведь наш путь еще далек,
Перейди, ели мне невдомек.

Улыбка, улыбка - для кого она?
А вдруг тому, что впереди идет?
Я замер и глаза закрыл, но снова - ты одна,
А я опять прозевал переход!

Нет, на других не гляди - не надо.
Улыбнись только мне, ведь я рядом.
Надо б нам поговорить, ведь наш путь еще далек,
Перейди, ели мне невдомек.

1961

Правда ведь, обидно

Ну правда, ведь обидно, если завязал,
А товарищ продал, падла, и за все сказал.
За давнишнюю за драку все сказал Сашок,
И двое в синем, двое в штатском, черный воронок.

До свиданья, Таня, а, может быть прощай,
До свиданья, Таня, если можешь, не серчай,
Но все-таки обидно, чтоб за просто так,
Выкинуть из жизни цельный четвертак.

На суде судья сказал: "Двадцать пять. До встречи"
Раньше б глотку я порвал за такие речи,
А теперь терплю обиду, не показываю виду,
Если встречу я Сашка, ой, как изувечу.

До свиданья, Таня, а, может быть прощай,
До свиданья, Таня, если можешь, не серчай,
Но все-таки обидно, чтоб за просто так
Выкинуть из жизни цельный четвертак.

На одного

Если б водка была на одного,
Как чудесно бы было.
Но всегда покурить на двоих,
Но всегда распивать на троих,
Что же на одного ?
На одного - колыбель и могила.

От утра и до утра
Раньше песни пели,
Как из нашего двора
Все поразлетелись.
Навсегда,
Кто куда,
Надолгие года.

Говорят,что жена,на одного,
Спокон веку так было.
Но бывает жена на двоих,
Но бывает она на троих.
Что же на одного ?
На одного колыбель и могила.

От утра и до утра
Раньше песни пели.
Как из нашего двора
Все поразлетелись.
Навсегда,
Кто куда,
Надолгие года.

Сколько ребят у нас в доме живет,
Сколько ребят в доме рядом.
Сколько блатных по этапу пойдет,
Сколько блатных еще сядут.
Навсегда,
Кто куда,
Надолгие года.
Если где-то в чужой,
неспокойной ночи…

Если где-то в чужой, неспокойной ночи
Ты споткнулся и ходишь по краю -
Не таись, не молчи, до меня докричи, -
Я твой голос услышу, узнаю.

Может, с пулей в груди ты лежишь в спелой ржи -
Потерпи! - я спешу, и усталости ноги не чуют.
Мы вернемся туда, где и воздух, и травы врачуют,
Только ты не умри, только кровь удержи.

Если ж конь под тобой - ты домчи, доскачи, -
Конь дорогу отыщет, буланый,
В те края, где всегда бьют живые ключи,
И они исцелят твои раны.

Где же ты? - взаперти или в долгом пути,
На развилках каких, перепутиях и перекрестках?
Может быть, ты устал, приуныл, заблудился в трех соснах
И не можешь обратно дорогу найти?

Здесь такой чистоты из-под снега ручьи -
Не найдешь, не придумаешь краше.
Здесь цветы, и кусты, и деревья - ничьи.
Стоит нам захотеть - будут наши.

Если трудно идешь, по колена в грязи,
Да по острым камням, босиком по воде по студеной,
Пропыленный, обветренный, дымный, огнем опаленный -
Хоть какой, - доберись, добреди, доползи!

1974

Песня о вольных стрелках

Если рыщут за твоею непокорной головой,
Чтоб петлей худую шею сделать более худой,
Нет надежнее приюта: скройся в лес - не пропадешь!
Если продан ты кому-то с потрохами ни за грош.

Путники и бедолаги, презирая жизни сны,
И бездомные бродяги, у кого одни долги,
Все, кто загнан, неприкаян, в этот вольный лес бегут,
Потому что здесь хозяин славный парень Робин Гуд.

Здесь с полслова понимают, не боятся острых слов,
Здесь с почетом принимают оторви-сорвиголов.
И скрываются до срока даже рыцари в лесах.
Кто без страха и упрека - тот всегда не при деньгах.

Знают все пути и тропы, словно линии руки,
В прошлом суки и холопы, ныне вольные стрелки.
Здесь того, кто все теряет, защитят и сберегут:
По лесной стране гуляет славный парень Робин Гуд.

И живут и поживают, Всем запретам вопреки,
И ничуть не унывают Эти вольные стрелки.
Спят, укрывшись звездным небом,
Мох под ребра подложив. Им, какой бы холод ни был, -
Жив, и славно, если жив.

Но вздыхают от разлуки: Где-то дом и клок земли,
Да поглаживают луки, Чтоб в бою не подвели.
И стрелков не сыщешь лучших.
Что же завтра, где их ждут? -
Скажет лучший в мире лучник,
Славный парень, Робин Гуд.
О китайцах

Есть на Земле предостаточно рас -
Просто цветная палитра!
Воздуху каждый вздыхает за раз
Два с половиною литра.

Если так дальше, то полный привет!
Скоро конец нашей эры!
Эти китайцы за несколько лет
Землю лишат атмосферы!

Сон мне тут снится неделю подряд,
Сон с пробужденьем кошмарным:
Будто я - в дом, а на кухне сидят
Мао Цзе-Дун с Ли Сын-Маном!

И что разделился наш маленький шар
На три огромные части:
Нас - миллиард, их - миллиард,
А остальное - китайцы!

И что подают мне какой-то листок:
"На-ка, подписывай, ну же!
Очень нам нужен ваш Дальний Восток,
Ох, как ужасно нам нужен!"

Только об этом я сне вспоминал,
Только о нем я и думал.
Я ж сослуживца недавно назвал
Мао, простите, Цзе-Дуном!

Но вскорости мы на Луну полетим!
И что нам с Америкой драться?
Левую - нам, правую - им,
А остальное - китайцам!

Жертва телевидения

Есть телевизор, подайте трибуну,
Так проору - разнесется на мили.
Он не окно, я в окно и не плюну,
Мне будто дверь в целый мир прорубили.

Все на дому, самый полный обзор:
Отдых в крыму, ураган и Кобзон,
Вести с полей или южный вьетнам,
Или еврей, возвратившийся к нам.

Врубаю первую, а там ныряют.
Но это - так себе, а с двадцати -
" А ну-ка девушки" - Что вытворяют...
И все в передничках. С ума сойти!

Есть телевизор. Мне дом не квартира.
Я всею скорбью скорблю мировою.
Грудью дышу я всем воздухом мира.
Никсона вижу с его госпожою.

Вот тебе раз: иностранный глава
Прямо глаз в глаз, к голове голова.
Чуть пододвинул ногой табурет -
И оказался с главой тет а тет.

Потом ударники в хлебопекарне
Дают про выпечку до десяти
И вот любимые "А ну-ка парни"
Стреляют, прыгают, с ума сойти!

Если не смотришь - ну, пусть не болван ты
Но уж по крайности богом убитый:
Ты же не знаешь, что ищут таланты,
Ты же не ведаешь, кто даровитый.

Вот тебе матч СССР - ФРГ
С мюллером я на короткой ноге
Судорога, шок, но уже интервью.
Ох, хорошо, я с указа не пью.

Там кто-то выехал на конкурс в Варне,
А мне квартал всего туда идти.
А ну-ка девушки, а ну-ка парни.
Все лезут в первые. С ума сойти.

Но как убедить мне упрямую Настю?
Настя желает в кино, как суббота.
Настя твердит, что проникся я страстью
К глупому ящику для идиота.

Ну да, я проникся. В квартиру зайду -
Глядь - дома и Никсон и Жорж Помпиду.
Вот хорошо, я бутылочку взял.
Жорж - посошок, Ричард, правда не стал.

Потом - прекраснее, еще кошмарней, -
Врубил четвертую - и на балкон:
А ну-ка девушки, а ну-ка парни.
Вручают премии в ООН.

Ну, а потом, на Канатчиковой даче,
Где, к сожаленью, навязчивый сервис,
Я и в бреду все смотрел передачи,
Все заступался за Анджелу Дэвис....

Слышу: "Не плачь, все в порядке в тайге",
"Выигран матч СССР - ФРГ",
"Сто негодяев захвачены в плен",
И "Магомаев поет в КВН".

Ну, а действительность еще шикарней:
Тут у нас два телевизора, крути - верти.
Там - "А ну-ка девушки", Тут - "А ну-ка парни".
За них не боязно с ума сойти.
Еще не вечер

Четыре года рыскал в море наш корсар.
В боях и штормах не поблекло наше знамя.
Мы научились штопать паруса
И затыкать пробоины телами.

За нами гонится эскадра по пятам.
На море штиль и не избегнуть всречи.
Но нам сказал спокойно капитан:
"Еще не вечер! Еще не вечер!"

Вот развернулся боком флагманский фрегат,
И левый борт окрасился дымами.
Ответный залп на глаз и наугад...
Вдали пожары, смерть! Удача с нами!

Из худших выбирались передряг,
Но с ветром худо, и в трюме течи,
А капитан нам шлет привычный знак:
"Еще не вечер! Еще не вечер!"

На нас глядят в бинокли, в трубы сотни глаз
И видят нас от дыма злых и серых,
Но никогда им не увидеть нас
Прикованными к веслам на галерах!

Неравный бой! Корабль кренится наш!
Спасите наши души человечьи!..
Но крикнул капитан: "На абордаж!
Еще не вечер! Еще не вечер!

Кто хочет жить, кто весел, кто не тля,
Готовьте ваши руки к рукопашной,
А крысы пусть уходят с корабля,
Они мешают схватке бесшабашной".

И крысы думали: "А чем не шутит черт?"
И тупо прыгали, спасаясь от картечи.
А мы с фрегатом становились борт о борт.
Еще не вечер! Еще не вечер!

Лицо в лицо, ножи в ножи, глаза в глаза.
Чтоб не достаться спрутам или крабам,
Кто с кольтом, кто с кинжалом, кто в слезах,
Мы покидали тонущий корабль.

Но нет! Им не послать его на дно.
Поможет океан, взвалив на плечи:
Ведь океан-то с нами заодно!
И прав был капитан. Еще не вечер!
Еще не вечер

Но нет! Им не послать его на дно.
Поможет океан, взвалив на плечи:
Ведь океан-то с нами заодно!
И прав был капитан. Еще не вечер!
Памяти Василия Шукшина

Еще ни холодов, ни льдин.
Земля тепла, красна калина.
А в землю лег еще один
На Новодевичьем мужчина.

Должно быть, он примет не знал -
Народоц праздный суесловит:
"Смерть тех из нас всех прежде
ловит,
Кто понарошку умирал".

Коль так, Макарыч,- не спеши.
Спусти колки, ослабь зажимы,
Пересними, перепиши,
Переиграй, останься живым!

Но, в слезы мужиков вгоняя,
Он пулю в животе понес,
Припал к земле, как верный пес...
А рядом куст калины рос,
Калина красная такая.

Смерть самых лучших намечает
И дергает по одному.
Такой наш брат ушел во тьму.
Не буйствует и не скучает.

А был бы "Разин" в этот год.
Натура где? Онега? Нарочь?
Все - печки-лавочки, Макарыч.
Такой твой парень не живет!..

Вот после временной заминки
Рок процедил через губу:
"Снять со скуластого табу
За то, что он видал в гробу
Все панихиды и поминки.

Того, с большой душою в теле
И с тяжким грузом на горбу,
Чтоб не испытывал судьбу,
Взять утром тепленьким
с постели!"

И после непременной бани,
Чист перед богом и тверез,
Вдруг взял да умер он всерьез -
Решительней, чем на экране...

Песня (для к/ф
"Бегство мистера Мак Кинли)

Жил-был учитель скромный Какильон,
Любил наукой баловаться он.
Земной поклон за то, что он
Был в химию влюблен,
И по ночам
Над чем-то там
Химичил Какильон.

Но мученик науки, гоним и обездолен,
Всегда в глазах толпы он - алхимик, шарлатан,
И из любимой школы в два счета был уволен,
Верней, в три шеи выгнан непонятый титан.

Титан лабораторию держал
И там творил, и мыслил, и дерзал.
За просто так, не за мильон
В трехсуточный бульон
Швырнуть сумел
Все, что имел,
Великий Какильон.

Да мы бы забросали каменьями Ньютона,
Мы б за такое дело измазали б в смоле,
Но случай недозволил плевать на Какильона -
Однажды в адской смеси заквасилось желе.

Бульон изобретателя потряс.
Был он ничто: ни жидкость и ни газ.
И был смущен,
И потрясен,
И даже удивлен...
"Эге, ха-ха! О, Эврика!"-
Воскликнул Какильон.

Три дня он развлекался игрой на пианино,
На самом дне в сухом вине он истину искал.
Вдруг произнес он внятно: "Какая чертовщина!"
И твердою походкою он к дому зашагал.

Он днем был склонен к мыслям и мечтам,
Но в нем кипели страсти по ночам.
И вот на поиск устремлен,
Мечтой испепелен,
В один момент
В эксперимент
Включился Какильон.

Душа его просила, и плоть его хотела
До истины добраться, до цели и до дна,
Проверить состояние таинственного тела,
Узнать, что он такое - оно или она.

Но был и в этом опыте изъян:
Забыл фанатик намертво про кран.
В погоне за открытьем он
Был слишком воспален,
И вдруг ошибочно нажал
На крантик Какильон.

И закричал безумный: "Да это же коллоид!
Не жидкость это, братцы, - коллоидальный газ!"
Вот так блеснул в науке, как в небе астероид,
Взорвался и в шипенье безвременно угас.

И вот так в этом газе и лежит,
Народ его открытьем дорожит.
Но он не мертв, он усыплен.
Разбужен будет он
Через века.
Дремли пока,
Великий Какильон.

А мы, склонив колени, глядим благоговейно,
Таких, как он, не много - четыре на мильон:
Возьмем Ньютона, Бора и старика Эйнштейна -
Вот три великих мужа, четвертый - Какильон!

Жираф

В желтой жаркой Африке,
В центральной ее части,
Как-то вдруг вне графика
Случилося несчастье.

Слон сказал, не разобрав:
"Видно, быть потопу!"
В общем, так: Один Жираф
Влюбился в Антилопу.

Тут поднялся галдеж и лай,
И только старый Попугай
Громко крикнул из ветвей:
"Жираф большой, ему видней!"

"Что же, что рога у ней,-
Кричал Жираф любовно,-
Нынче в нашей фауне
Равны все поголовно!

Если вся моя родня
Будет ей не рада,
Не пеняйте на меня,
Я уйду из стада!"

Тут поднялся галдеж и лай,
И только старый Попугай
Громко крикнул из ветвей:
"Жираф большой, ему видней!"

Папе антилопьему
Зачем такого сына?
Все равно, что в лоб ему,
Что по лбу - все едино.

И жирафов зять брюзжит:
"Видали остолопа?!"
И ушли к бизонам жить
С Жирафом Антилопа.

Тут поднялся галдеж и лай,
И только старый Попугай
Громко крикнул из ветвей:
"Жираф большой, ему видней!"

В желтой жаркой Африке
Не видать идиллий.
Льют Жираф с Жирафихой
Слезы крокодильи.

Только горю не помочь -
Нет теперь закона!
У Жирафа вышла дочь
Замуж за Бизона!

Пусть Жираф был не прав,
Но виновен не Жираф,
А тот, кто крикнул из ветвей:
"Жираф большой, ему видней!"

Дурачина

Жил-был добрый дурачина-простофиля.
Куда только его черти не носили.
И однажды, как назло, повезло
И совсем в другое царство занесло.

Слезы градом! Так и надо, простофиля,
Не усаживайся задом на кобыле, Ду-ра-чи-на.
Посреди большого поля, глядь, три стула...
Дурачину в область печени кольнуло.

Сверху надпись: "Для гостей", "Для князей",
А на третьем: "Стул для царских кровей".
Вот на первый стул уселся простофиля,
Потому что он от горя обессилел, Ду-ра-чи-на.

Только к стулу примостился дурачина,
Сразу слуги принесли хмелные вина.
Дурачина ощутил много сил -
Элегантно ел, кутил и шутил.

Ощутив себя в такой буйной силе,
Влез на стул для князей простофиля, Ду-ра-чи-на.
И сейчас же бывший добрый дурачина
Ощутил, что он ответственный мужчина.

Стал заветы, манифесты издавать, крикнул рать
И почти уже решил воевать...
Ощутив себя в такой бурной силе,
Влез на стул для королей простофиля.

Разом руки потянулися к печати,
Разом топать стал ногами и кричать:
"Будь ты князь, будь ты хоть сам Господь,
Вот возьму и прикажу запороть".

Если б люди сей момент рядом были,
Не сказали б комплимент простофиле, Ду-ра-чи-не.
Но был добрый этот самый простофиля,
Захотел издать указ про изобилье.

Только стул подобных дел не терпел:
Как тряхнет - ясно, тот не усидел.
И очнулся добрый малый простофиля
У себя на сеновале в чем родили, Ду-ра-чи-на.

Белая Мадонна

Жили-были на море -
Это, значит, плавали,
Курс держали правильный, слушались руля,
Заходили в гавани
Слева ли, справа ли
Два красивых лайнера, судна-корабля.

Белоснежнотелая,
Словно лебедь белая,
В сказочно-классическом плане.
И другой - он в тропики
Плавал в черном смокинге -
Лорд, трансантлантический Лайнер.

Ах, если б ему в голову пришло,
Что в каждый порт уже давно влюбленно
Спешит к нему под черное крыло
Стремительная Белая Мадонна!

Слезы льет горючие
В ценное горючее
И всегда надеется втайне,
Что, быть может, в Африку
Не уйдет по графику
Этот недогадливый Лайнер.

Ах, если б ему в голову взбрело,
Что в каждый порт уже давно влюбленно
Придти к нему под черное крыло
Опаздывает Белая Мадонна!

Кораблям и поздняя
Не к лицу коррозия,
Не к лицу морщины вдоль белоснежных крыл
И подтеки синие
Возле ватерлинии,
И когда на смокинге белый борт подгнил.

Горевал без памяти
В доке, в тихой заводи,
Зол и раздосадован крайне,
Ржавый и взъерошенный
И командой брошенный
В гордом одиночестве Лайнер.

А ей невероятно повезло:
Под танго музыкального салона
Пришла к нему под черное крыло
И встала рядом Белая Мадонна...
За меня невеста
отрыдает честнo

За меня невеста отрыдает честно,
За меня ребята отдадут долги,
За меня другие отпоют все песни,
И, быть может, выпьют за меня враги.

Не дают мне больше интересных книжек,
И моя гитара - без струны,
И нельзя мне выше, и нельзя мне ниже,
И нельзя мне солнца, и нельзя луны.

Мне нельзя на волю - не имею права,
Можно лишь от двери до стены,
Мне нельзя налево, мне нельзя направо -
Можно только неба кусок, можно только сны.

Сны про то, как выйду, как замок мой снимут,
Как мою гитару снова отдадут,
Как меня там встретят, как меня обнимут
И какие песни мне споют...
Благословен Великий океан

Заказана погода нам удачею самой,
Довольно футов нам под киль обещано,
И небо поделилось с океаном синевой,
Две синевы у горизонта скрещено.

Неправда ли, морской, хмельной, невиданный простор
Сродни горам в безумстве, в буйстве, кротости.
Седые гривы волн чисты, как снег на пиках гор,
И впадины меж ними - словно пропасти.

Служение стихиям не терпит суеты.
К двум полюсам ведет меридиан.
Благословенны вечные хребты.
Благословен Великий океан.

Нам сам великий Случай - брат, Везение - сестра.
Хотя на всякий случай мы встревожены.
На суше пожелали нам "ни пуха, ни пера",
Созвездья к нам прекрасно расположены.

Мы все - впередсмотрящие, все начали с азов,
И, если у кого-то невезение,
Меняем курс, идем на SOS, как там в горах - на зов,
На помощь, прерывая восхождение.

Потери подсчитаем мы, когда пройдет гроза,
Не сединой, а солью убеленные,
Скупая океанская огромная слеза
Умоет наши лица просветленные.

Взята вершина, клотики конзились в небеса.
С небес на землю - только на мгновение.
Едва закончив рейс, мы поднимаем паруса
И снова начинаем восхождение.

Запомню, запомню,
запомню тот вечер

Запомню, запомню, запомню тот вечер,
И встречу с любимой, и праздничный стол.
Сегодня я сам - самый главный диспетчер,
И стрелки сегодня я сам перевел.

И пусть отправляю я поезд в пустыни,
Где только барханы в горячих лучах.
Мои поезда не вернутся пустыми,
Пока мой оазис совсем не зачах.

И вновь отправляю я поезд по миру,
Я рук не ломаю, навзрыд не кричу
И мне не навяжут чужих пассажиров -
Сажаю в свой поезд кого захочу!

И пусть отправляю я поезд в пустыни,
Где только барханы в горячих лучах.
Мои поезда не вернутся пустыми,
Пока мой оазис совсем не зачах.
Я гуляю по Парижу

Ах, милый Ваня, я гуляю по Парижу
И то, что слышу, и то, что вижу,
Пишу в блокноте, впечатлениям вдогонку,
Когда состарюсь - издам книжонку.

Про то, что Ваня, Ваня, Ваня, мы в Париже
Нужны, как в бане пассатижи.

Все эмигранты тут второго поколенья,
От них сплошные недоразуменья
Они все путают, и имя, и названья,
И ты бы, Ваня, у них выл в Ванне я.

А в общем, Ваня, Ваня, Ваня, мы в Париже
Нужны, как в русской бане лыжи.

Я там завел с француженкою шашни,
Мои друзья теперь и Пьер, и Жан,
И уже плевал я, Ваня, с Эйфелевой башни
На головы беспечных парижан.

Проникновенье наше по планете
Особенно заметно вдалеке.
В общественном парижском туалете
Есть надписи на русском языке.
Вершина

Здесь вам не равнина,
Здесь климат иной -
Идут лавины одна за одной,
И здесь
За камнепадом ревет камнепад.
И можно свернуть,
Обрыв обогнуть,
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный,
Как военная тропа.

Кто здесь не бывал,
Кто не рисковал,-
Тот сам себя
Не испытал -
Пусть даже внизу он звезды хватал
С небес.
Внизу не встретишь, как ни тянись,
За всю свою счастливую жизнь
Десятой доли
Таких красот и чудес.

Ты помнишь предвоенный год?
Вершину
Штурмовал не взвод:
В пятерке с тобой
Немецкий шел скалолаз.
Год сорок второй.
Идешь ты в бой,
И наблюдает за тобой,
Быть может, тот,
Которого ты спас.

По перевалу вдоль реки,
Где не с руки,
Там бьем крюки -
Туда,
Где с гор свисают ледники.
Там со штыками наперевес,
С красивым названьем "Эдельвейс",-
Отборные
Альпийские стрелки.

Нет алых роз
И траурных лент,
И не похож
На монумент
Тот камень,
Что покой тебе подарил.
Как Вечным огнем
Сверкает днем
Вершина
Изумрудным льдом,
Которую ты так и не покорил.

И пусть говорят, да пусть говорят,
Но - нет,
Никто не гибнет зря...
Так лучше,
Чем от водки иль от простуд!
Другие придут,
Сменив уют
На риск
И непомерный труд -
Пройдут тобой не пройденный
Маршрут.

Отвесные стены...
А ну не зевай!
Ты здесь на везение не уповай,
В горах не надежны ни камень, ни лед, ни скала.
Надеемся только
На крепость рук,
На руки друга и вбитый крюк
И молимся, чтобы страховка
Не подвела.

Мы рубим ступени.
Ни шагу назад!
И от напряженья
Колени дрожат.
И сердце готово к вершине бежать из груди.
Весь мир на ладони!
Ты счастлив и нем
И только немного завидуешь тем -
Другим,
У которых вершина еще впереди.
Здесь сидел ты, Валет

Здесь сидел ты, Валет, тебе счастия нет,
Тебе карта всегда не в цвет.
Наши общие дни ты в душе сохрани,
И за карты меня, и за карты меня извини.

На воле теперь вы меня забываете,
Расползлись все по семьям, домам.
Мои товарищи по старой памяти,
Я с вами веду разговор по душам.
Она ему

Здравствуй, Коля, милый мой, друг мой ненаглядный!
Во-первых строках письма шлю тебе привет.
Вот вернешься ты, боюсь, занятой, нарядный,
Не заглянешь и домой - сразу в Сельсовет.

Как уехал ты, я в крик, бабы прибежали.
"Ой, разлуки,- говорят,- ей не перенесть!"
Так скучала за тобой, что меня держали,
Хоть причина не скучать очень даже есть.

Тута Пашка приходил, кум твой окаянный.
Еле-еле не далась, даже счас дрожу.
Он три дня уж, почитай, ходит злой и пьяный,
Перед тем, как приставать, пьет для куражу.

Ты, болтают, получил премию большую,
Что будто Борька, наш бугай, первый чемпион.
К злыдню этому быку, я тебя ревную
И люблю тебя сильней нежели, чем он!

Ты приснился мне во сне злой, больной, угрюмый.
Если думаешь чего, так не мучь себя.
С агрономом я прошлась, только ты не думай,
Говорили мы весь час только про тебя.

Я-то ладно, а вот ты, страшно за тебя-то.
Тут недавно приезжал очень важный чин.
"Так, в столице,- говорит,- всяки там развраты,
Да и женщин,- говорит,- больше, чем мужчин".

Ты уж, Коля, там не пей, потерпи до дому,
Дома можешь хоть чего, можешь хоть в запой.
Мне не надо никого, даже агронома,
Хоть культурный человек, не сравню с тобой.

Наш амбар в дожди течет, - прохудился верно.
Без тебя невмоготу. Кто создаст уют?
Хоть какой, а приезжай, жду тебя безмерно!
Если можешь, напиши, что там продают?

Он ей отвечает.

Не пиши мне про любовь, не поверю я!
Мне вот тут уже дела твои прошлые.
Слушай лучше, тут с лавсаном материя...
Если хочешь, я куплю - вещь хорошая.

Водки я пока не пью, ну ни стопочки,
Экономлю и не ем даже супу я,
Потому что я куплю тебе кофточку,
Потому что я люблю тебя, глупая!

Был в балете. Мужики девок хапают.
Девки все, как наподбор - в белых тапочках.
Вот пишу, а слезы душат и капают.
Не давай себя хватать, моя лапочка!

Наш бугай один из первых на выставке,
А сперва кричали, будто бы бракованный.
Но очухались и вот дали приз-таки:
Весь в медалях он лежит запакованный.

Председателю скажи, пусть избу мою
Кроет нынче же и пусть травку выкосит,
А не то я телок крыть и не подумаю.
Рекордсменов портить мне? На-кось, выкоси!

И пусть починит наш амбар: ведь на гнить зерну?
А будет Пашка приставать - с ним, как с председателем!
С агрономом не гуляй - ноги выдерну!
Можешь раза два пройтися с председателем.

До свидания! Я в ГУМ за покупками.
ГУМ - это вроде наш лабаз, но со стеклами.
Ведь ты мне можешь надоесть с полушубками
В сером платьице с узорами блеклыми.

S.Тут стоит культурный парк, по-над речкою.
Здесь гуляю и плюю только в урны я.
Но ты, конечно, не поймешь там, за печкою,
Потому что ты есть темнота некультурная.

Злая мачеха

Злая мачеха у Маши,
Отняла ее наряд.
Ходит Маша без наряда,
И ребята не глядят.

Ходит Маша в сарафане,
И ребята не глядят,
А на мачехиной дочке
Серьги яхонтом горят.

Ты стояла у крылечка,
А кругом мела пурга,
Я б в награду твои слезы
Заморозил в жемчуга.
И душа и голова …

И душа и голова, кажись, болит, -
Верьте мне, что я не притворяюсь.
Двести тыщ - тому, кто меня вызволит!
Ну и я, конечно, постараюсь.

Нужно мне туда, где ветер с соснами, -
Нужно мне, и все, - там интереснее!
Поделюсь хоть всеми папиросами
И еще вдобавок тоже - песнями.

Дайте мне глоток другого воздуха!
Смею ли роптать? Наверно, смею.
Запах здесь... А может быть, вопрос в духах?..
Отблагодарю, когда сумею.

Нервы у меня хотя луженые,
Кончилось спокойствие навеки.
Эх вы мои нервы обнаженные!
Ожили б - ходили б как калеки.

Не глядите на меня, что губы сжал, -
Если слово вылетит, то - злое.
Я б отсюда в тапочках в тайгу сбежал, -
Где-нибудь зароюсь - и завою!

1969
И Фюрер кричал

И Фюрер кричал, от завода бледнея,
Стуча по своим телесам,
Что если бы не было этих евреев,
То он бы их выдумал сам.

Но вот запускают ракеты
Евреи из нашей страны,
А гетто, вы помните гетто
Во время и после войны?
Инструкция

Я вчера закончил ковку, и два плана залудил
И в загранкомандировку от завода угодил.
Копоть, сажу смыл под душем, съел холодного язя
И инструкцию прослушал, что там можно, что нельзя.

Там у них пока что лучше бытово
Так, чтоб я не отчебучил не того,
Он мне дал прочесть брошюру, как наказ,
Чтоб не вздумал жить там сдуру, как у нас.

Говорил со мной, как с братом, про коварный зарубеж,
Про поездку к демократам в польский город Будапешт:
"Там у них уклад особый, нам так сразу не понять,
Ты уж их, браток, попробуй хоть немного уважать.

Будут с водкою дебаты, отвечай:
Нет, ребята-демократы, только чай.
От подарков их сурово отвернись,
Мол, у самих добра такого завались".

Он сказал: "Живи в комфорте, экономь, но не дури.
Ты гляди, не выкинь фортель - с сухомятки не помри.
В этом чешском Будапеште уж такие времена.
Может скажут: "Пейте, ешьте", ну, а может, ни хрена".

Ох, я в Венгрии на рынок похожу.
На немецких, на румынок погляжу.
Демократки, - уверяли кореша, -
Не берут с советских граждан ни гроша.

"Буржуазная зараза там всюду ходит по пятам.
Опасайся пуще сглаза ты внебрачных связей там.
Там шпионки с крепким телом, ты их в дверь - они в окно.
Говори, что с этим делом мы покончили давно.

Но могут действовать они не прямиком,
Шасть в купе, и притвориться мужиком.
А сама наложит тола под корсет...
Ты проверяй, какого пола твой сосед"

Тут давай его пытать я: "Опасаюсь, маху дам.
Как проверить? Лезть под платье? -Так схлопочешь по мордам".
Но инструктор парень-дока, деловой. Попробуй, срежь!
И опять пошла морока про коварный зарубеж.

Я популярно объясняю для невежд:
Я к болгарам уезжаю, в Будапешт.
Если темы там возникнут - сразу снять.
Бить не нужно. А не вникнут - разъяснять.

Я по ихнему ни слова ни в дугу и ни в тую.
Молот мне - так я любого в своего перекую.
Но ведь я не агитатор, я потомственный кузнец,
Я к полякам в Улан-Батор не поеду наконец.

Сплю с женой, а мне не спится: "Дусь, а Дусь.
Может я без заграницы обойдусь?
Я ж не ихнего замеса, я сбегу.
Я ж на ихнем ни бельмеса, ни гу-гу".

Дуся дремлет, как ребенок, накрутивши бигуди.
Отвечает мне спросонок: "Знаешь, Коля, не зуди.
Что-то, Коль, больно робок. Я с тобою разведусь.
Двадцать лет живем бок о бок, и все время Дусь, да Дусь.

Обещал, забыл ты, верно, ох хорош!
Что клеенку с Бангладеша привезешь.
Сбереги там пару рупий, не бузи.
Хоть чего, хоть черта в ступе привези".

Я уснул, обняв супругу, Дусю нежную мою.
Снилось мне, что я кольчугу, щит и меч себе кую.
Там у них другие мерки, не поймешь - съедят живьем.
И все снились мне венгерки с бородами и ружьем.

Снились Дусины клеенки цвета беж
И нахальные шпионки в Бангладеш.
Поживу я, воля божья, у румын.
Говорят, они с поволжья, как и мы.

Вот же женские замашки: провожала - стала петь.
Отутюжила рубашки - любо-дорого смотреть.
До свиданья, цех кузнечный, аж до гвоздика родной.
До свиданья, план мой встречный, перевыполненный мной.

Пили мы, мне спирт в аорту проникал.
Я весь путь к аэропорту проикал.
К трапу я, а сзади в спину, будто лай:
"На кого ты нас покинул, Николай!"
Только "не", только "ни"

Истома ящерицей ползает в костях,
И сердце с трезвой головой не на ножах,
И не захватывает дух на скоростях,
Не холодеет кровь на виражах.

И не прихватывает горло от любви,
И нервы больше не в натяжку, хочешь - рви,
Повисли нервы, как веревки от белья,
И не волнует, кто кого - он или я.

Я на коне, толкни - и я с коня,
Только "не", только "ни" у меня.

Не пью воды, чтоб стыли зубы, питьевой,
И ни событий, ни людей не тороплю,
Мой лук валяется со сгнившей тетивой,
Все стрелы сломаны, я ими печь топлю.

Не напрягаюсь, не стремлюсь, а как то так,
Не вдохновляет даже самый факт атак,
Я весь прозрачный, как раскрытое окно,
Я неприметный, как льняное полотно.

Я на коне, толкни - и я с коня,
Только "не", только "ни" у меня.

Не ноют раны, да и шрамы не болят,
На них наложены стерильные бинты,
И не волнуют, не свербят, не теребят,
Ни мысли, ни вопросы, ни мечты.

Устал бороться с притяжением земли,
Лежу - так больше расстоянье до петли,
И сердце дергается, словно не во мне,
Пора туда, где только "ни" и только "не".
Пора туда, где только "ни" и только "не".
История болезни

Вдруг словно канули во мрак
Портреты и врачи,
Жар от меня струился как
От доменной печи.

Я злую ловкость ощутил -
Пошел как на таран, -
И фельдшер еле защитил
Рентгеновский экран.

И - горлом кровь, и не уймешь -
Залью хоть всю Россию, -
И - крик: "На стол его, под нож!
Наркоз! Анестезию!"

Мне обложили шею льдом -
Спешат, рубаху рвут, -
Я ухмыляюсь красным ртом,
Как на манеже шут.

Я сам себе кричу: "Трави! -
И напрягаю грудь. -
В твоей запекшейся крови
Увязнет кто-нибудь!"

Я б мог, когда б не глаз да глаз,
Всю землю окровавить, -
Жаль, что успели медный таз
Не вовремя подставить!

Уже я свой не слышу крик,
Не узнаю сестру, -
Вот сладкий газ в меня проник,
Как водка поутру.

Цветастый саван скрыл и зал
И лица докторов, -
Но я им все же доказал,
Что умственно здоров!

Слабею, дергаюсь и вновь
Травлю, - но иглы вводят
И льют искусственную кровь -
Та горлом не выходит.

"Хирург, пока не взял наркоз,
Ты голову нагни, -
Я важных слов не произнес -
Послушай, вот они.

Взрезайте с богом, помолясь,
Тем более бойчей,
Что эти строки не про вас,
А про других врачей!..

Я лег на сгибе бытия,
На полдороге к бездне, -
И вся история моя -
История болезни.

Я был здоров - здоров как бык,
Как целых два быка, -
Любому встречному в час пик
Я мог намять бока.

Идешь, бывало, и поешь,
Общаешься с людьми,
И вдруг - на стол его, под нож, -
Допелся, черт возьми!.."

"Не огорчайтесь, милый друг, -
Врач стал чуть-чуть любезней, -
Почти у всех людей вокруг
Истории болезней".

Все человечество давно
Хронически больно -
Со дня творения оно
Болеть обречено.

Сам первый человек хандрил -
Он только это скрыл, -
Да и создатель болен был,
Когда наш мир творил.

Вы огорчаться не должны -
Для вас покой полезней, -
Ведь вся история страны -
История болезни.

У человечества всего -
То колики, то рези, -
И вся история его -
История болезни.

Живет больное все бодрей,
Все злей и бесполезней -
И наслаждается своей
Историей болезни.

1976

Вершина

Здесь вам не равнина, здесь климат иной:
Идут лавины одна за одной,
И здесь за камнепадом ревет камнепад!
И можно свернуть, обрыв обогнуть,
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный, как военная тропа!

Кто здесь не бывал, кто не рисковал,
Тот сам себя не испытал,
Пусть даже внизу он звезды хватал с небес.
Внизу не встретишь, как не тянись,
За всю свою счастливую жизнь
Десятой доли таких красот и чудес!

Нет алых роз и траурных лент,
И не похож на монумент
Тот камень, что покой тебе подарил.
Как вечным огнем сверкает днем
Вершина изумрудным льдом,
Которую ты так и не покорил.

И пусть говорят, да, пусть говорят,
Но нет, никто не гибнет зря!
Так лучше, чем от водки и от простуд.
Другие придут, сменив уют
На риск и непомерный труд,
Пройдут тобой не пройденый маршрут!

Отвесные стены, а ну, не зевай
И здесь на везение не уповай:
В горах ненадежны ни камень, ни лед, ни скала!
Надеемся только на крепость рук,
На руки друга и вбитый крюк,
И молимся, чтобы страховка не подвела.

Мы рубим ступени, ни шагу назад!
И от напряженья колени дрожат,
И сердце готово к вершине бежать из груди!
Весь мир на ладони, ты счастлив и нем
И только немного завидуешь тем,
Другим, у которых вершина еще впереди!
Пришельцы в космосе

Каждому хочется малость погреться,
Будь ты хоть гомо, хоть тля.
В космосе шастали как-то пришельцы,
Вдруг видят - Земля,
Наша родная земля.

Быть может закончился ихний бензин,
А может заглохнул мотор,
Но навстречу им вышел какой-то кретин,
И затеял отчаянный спор.

Нет бы раскошелиться,
И накормить пришельцев,
Нет бы раскошелиться,
А он не мычит и не телится.

И не важно что пришельцы не ели черный хлеб,
Но в их тщедушном тельце огромный интеллект,
И мозгу у пришельцев килограмм примерно шесть,
Ну, а у наших предков только челюсти и шерсть.

И нет бы раскошелиться,
И накормить пришельцев,
И нет бы раскошелиться,
А он не мычит, не телится.
Обидно за предков.
Хор лесной нечисти
для к/ф "Иван да Марья"

Как да во лесу дремучем
По сырым дуплам да по сучьям,
Да по норам по барсучьим
Мы скучаем да канючим.

Так зачем сидим мы сиднем,
Скуку да тоску наводим?
Нуко-ся, ребята, выйдем,
Весело поколобродим.

Мы - ребята битые,
Тертые, ученые,
Да во болотах мытые,
Да в омутах моченые.

Как да во лесу дремучем
Что-нибудь да отчебучим:
Добра молодца прищучим,
Пощекочим и помучим.

Воду во реке замутим,
На кустах костей навесим,
Пакостных шутих нашутим,
Весело покуралесим.

Водяные, лешие,
Души забубенные!
Ваше дело - пешее,
А наше дело - конное.

Первый соловей в округе,
Я гуляю бесшабашно -
У меня такие слуги,
Что и самому мне страшно.

Мы - ребята битые,
Тертые, ученые,
Во болотах мытые,
В омутах моченые.

Как по Волге-Матушке…

Как по Волге-Матушке,
по реке-кормилице
Все суда с товарами,
струги да ладьи,
И не надорвалася,
и не притомилася -
Ноша не тяжелая,
корабли свои.
Вниз по волге плавая,
прохожу пороги я
И гляжу на правые
берега пологие.
Там камыш шевелится,
поперек ломается,
Справа берег стелется,
слева поднимается.
Волга песни слышала
хлеще, чем "Дубинушка",
В ней вода исхлестана
пулями врагов.
И плыла по матушке
наша кровь-кровинушка,
Стыла бурой пеною
возле берегов.
Долго в воды пресные
лились слезы строгие.
Берега отвесные
берега пологие
Плакали, измызганы
острыми подковами,
Но теперь зализаны
эти раны волнами.
Что-то с вами сделалось,
берега старинные,
Там, где стены древние,
на холмах кремли,-
Словно пробудилися
молодцы былинные
И, числом несметные,
встали из земли.
Лапами грабастая,
корабли стараются,
Тянут баржи с Каспия,
тянут-надрываются,
Тянут, не оглянутся,
и на версты многие
За крутыми тянутся
берега пологие.

Песня штангиста

Как спорт, поднятье тяжестей не ново
В истории народов и держав.
Вы помните, как некий грек другого
Поднял и бросил, чуть попридержав.

Как шею жертвы, круглый гриф сжимаю,
Чего мне ждать, оваций или свист?
Я от земли антея отрываю,
Как первый древнегреческий штангист.

Не обладаю грацией мустанга,
Скован я, в движеньях не скор.
Штанга, перегруженная штанга
Вечный мой соперник и партнер.

Такую неподъемную громаду
Врагу не пожелаю своему.
Я подхожу к тяжелому снаряду
С тяжелым чувством: вдруг не подниму.

Мы оба с ним как будто из металла,
Но только он действительно металл,
А я так долго шел до пьедестала,
Что вмятины в помосте протоптал.

Повержен враг на землю. Как красиво.
Но крик "Вес взял" у многих на слуху.
Вес взят - прекрасно, но не справедливо
Ведь я внизу, а штанга наверху.

Такой триумф подобен пораженью,
А смысл победы до смешного прост:
Все дело в том, чтоб, завершив движенье,
С размаху штангу бросить на помост.

Он вверх ползет, чем дальше, тем безвольней
Мне напоследок мышцы рвет по швам
И со своей высокой колокольни
Мне зритель крикнул: "Брось его к чертям!"

Но еще одно последнее мгновенье,
И брошен наземь мой железный бог...
Я выполнял обычное движенье
С коротким злым названием "рывок".

Белый вальс

Какой был бал! Накал движенья, звука нервов,
Сердца стучали на три счета вместо двух.
К тому же дамы приглашали кавалеров
На белый вальс, традиционный, и захватывало дух.

Ты сам, хотя танцуешь с горем пополам,
Давно решился пригласить ее одну...
Но вечно надо отлучаться по делам,
Спешить на помощь, собираться на войну.

И вот все ближе, все реальней становясь,
Она, к которой подойти намеревался,
Идет сама, чтоб пригласить тебя на вальс,
И кровь в висках твоих стучится в ритме вальса.

Ты внешне спокоен
Средь шумного бала,
Но тень за тобою
Тебя выдавала -
Металась, ломалась, дрожала она
В зыбком свете свечей.
И, бережно держа
И бешено кружа,
Ты мог бы провести ее по лезвию ножа.
Не стой же ты руки сложа,
Сам не свой и ничей.

Белый вальс, конец сомненьям маловеров
И завершенье юных снов, забав, утех.
Сегодня дамы приглашают кавалеров
Не потому, что мало храбрости у тех.

Возведены на время бала в званья дам,
И кружит головы нам вальс, как в старину.
Но вечно надо отлучаться по делам,
Спешить на помощь, собираться на войну.

Белее снега белый вальс, кружись, кружись,
Чтоб снегопад подольше не прерывался.
Она пришла, чтоб пригласить тебя на жизнь,
И ты был бел, белее стен, белее вальса.

Где б ни был бал - в лицее, в Доме офицеров,
В дворцовой зале, в школе - как тебе везло!
В России дамы приглашают кавалеров
Во все века на белый вальс, и было все белым-бело.

Потупя взоры, не смотря по сторонам,
Через отчаянье, молчанье, тишину
Спешили женщины прийти на помощь нам
Их бальный зал - величиной во всю страну.

Куда б ни бросило тебя, где б ни исчез,
Припомни вальс, как был ты бел - и улыбнешься.
Век будут ждать тебя - и с моря, и с небес -
И пригласят на белый вальс, когда вернешься.

Песенка орленка Эда

Таких имен в помине нет,
Какой-то бред: орленок Эд,
Я слышал это, джентельмены, леди,
Для быстроты, для простоты
Прошу со мною быть на "ты",
Зовите Эдом, это вроде Эдик.

Эд - это просто вместо имен:
Эдгар, Эдвард, Эдмонд, Эделаида.

Но это - сокращения
В порядке упрощения,
А я прошу прощения,
Скорее обобщения,
Для легкости общения,
Ни более ни менее.
Лежит камень в степи

Лежит камень в степи, а под него вода течет.
И на камне написано слово:
Кто направо пойдет - ничего не найдет,
А кто прямо пойдет - никуда не придет,
Кто налево пойдет - ничего не поймет
И ни за грош пропадет.

Перед камнем стоят без коней и без мечей
И решают: идти иль не надо
Был один из них зол, он направо пошел,
В одиночку пошел, ничего не нашел,
Ни деревни, ни сел, и обратно пришел.

Прямо нету пути никуда не прийти
Но один не поверил в заклятье,
И, подобравши подол, напрямую пошел,
Долго ль, коротко бродил, никуда не забрел,
Он вернулся и пил, он обратно пришел.

Ну, а третий был дурак, ничего не знал и так,
И пошел без опаски налево.
Долго ль, коротко ль шагал, и совсем не страдал,
Пил, гулял и отдыхал, никогда не уставал,
Ничего не понимал, так всю жизнь и прошагал,
И не сгинул, и не пропал.
Канатоходец

Он не вышел ни званьем, ни ростом,
Ни за славу, ни за плату,
На свой необычный манер
Он по жизни шагал над помостом
По канату, по канату, натянутому, как нерв.

Посмотрите, вот он без страховки идет.
Чуть правее наклон - упадет, пропадет!!
Чуть левее наклон - все равно не спасти!!
Но должно быть ему очень нужно пройти
Четыре четверти пути!

И лучи его с шага сбивали
И кололи, словно лавры.
Труба надрывалась, как две.
Крики "Браво" его оглушали,
А литавры, а литавры, как обухом по голове!

Посмотрите, вот он без страховки идет.
Чуть правее наклон - упадет, пропадет!
Чуть левее наклон - все равно не спасти!
Но теперь ему меньше осталось пройти:
Всего три четверти пути!

-Ах, как жутко, как смело, как мило-
Бой со смертью три минуты!-
Раскрыв в ожидании рты, лилипуты, лилипуты-
Казалось ему с высоты.

Посмотрите, вот он без страховки идет.
Чуть правее наклон - упадет, пропадет!
Чуть левее наклон - все равно не спасти!
Но спокойно, ему остается пройти
Всего две четверти пути!

Он смеялся над славою бренной,
Но хотел быть только первым.
Такого попробуй угробь!
По проволоке над ареной
Нам по нервам, нам по нервам
Шел под барабанную дробь!

Посмотрите, вот он без страховки идет.
Чуть правее наклон - упадет, пропадет!!
Чуть левее наклон - все равно не спасти!
Но замрите: ему остается пройти
Не больше четверти пути!

Закричал дрессировщик, и звери
Клали лапы на носилки,
Но строг приговор и суров.
Был растерян он или уверен,
Но в опилки он пролил досаду и кровь!

И сегодня другой без страховки идет.
Тонкий шнур под ногой - упадет, пропадет!
Вправо, влево наклон - и его не спасти,
Но зачем-то ему очень нужно пройти
Четыре четверти пути!
Катерина

Катерина, Катя, Катерина,
Все в тебе, ну все в тебе по мне,
Ты как елка стоишь, рупь с полтиной,
Нарядить - поднимешься в цене.

Я тебя одену в пан и бархат,
В пух и прах, и богу душу, вот
Будешь ты не хуже, чем Тамарка,
Что лишил я жизни прошлый год.

Ты не бойся, Катя, Катерина,
Наша жизнь, как речка потечет,
Что там жизнь, не жизнь наша - малина,
Я ведь режу баб не каждый год.

Катерина, хватит сомневаться,
Разорву рубаху на груди
Вот и все, поехали кататься,
Панихида будет впереди.
Когда качаются фонарики ночные

Когда качаются фонарики ночные,
И черный кот бредет украткою домой,
Я сам домой иду, я никого не жду,
Я преспокойно отправляюсь на покой.

Мне дама ноги целовала, как шальная,
Одна вдова со мной пропила отчий дом,
И мой нахальный смех всегда имел успех,
И моя жизнь оборзела…
Медвежий футбол
(для к/ф "Бегство мистера Мак Кинли)

Когда лакают святые свой нектар и Шерри-Бренди
И валятся на травку и под стол,
Тогда играют никем непобедимые медведи
В кровавый, дикий, подлинный футбол.

В тиски медвежие
Попасть к нам не резон,
Но те же наши лапы нежные
Для наших милых девочек и жен.
Нам выпадает карта
От травмы до инфаркта,
Мы ожидаем форта,
Мы ангелы азарта.

Вперед! К победе! Соперники растоптаны и жалки -
Мы проучили, воспитали их.
Но вот медведи приобретают свежие фиалки
И навещают в госпитале их.

Тиски медвежие
Не выдержит иной,
А в общем, мы ребята нежные
С травмированной, но светлой головой.
Нам выпадает карта
От травмы до инфаркта,
Мы ожидаем фарта,
Мы дьяволы азарта.

А нам забили! Не унывают смелые медведи,
Они не знают на поле проблем.
А на могиле все наши Мэри, Доротти и Сэди
Потоки слез прольют в помятый шлем.

В тиски медвежие
К нам попадет любой,
А впрочем, мы ребята нежные
С травмированной детскою душой.
Нам выпадает карта
От травмы до инфаркта,
Мы ожидаем фарта,
Мы дьяволы азарта.

И пусть святые, пресытившись едой и женским полом,
На настоящих идолов глядят.
Медведи злые невероятным бешеным футболом
Божественные взоры усладят.

Тиски медвежие
Смыкаются, визжат:
"Спасите наши души нежные,
Нетронутые души медвежат!"

Когда с тобой мы встретились

Когда с тобой мы встретились, черемуха цвела,
И в старом парке музыка играла,
И было мне тогда еще совсем не много лет,
Но дел уже наделал я не мало.

Лепил за скоком скок я на утро для тебя,
Хрусты кидал на лево и на право,
А ты мне говорила, что ты меня любила,
Что жизнь блатная хуже, чем отрава.

Однажды тебя встретил со Шмаком на крылу,
Он пьяный был, обняв тебя рукою,
К тебе лез целоваться, просил тебя отдаться,
А ты в ответ кивала головою.

Во мне все помутилось и сердце так забилось,
Я, как этот фраер, зашатался,
Не помню как попал в кабак, и там кутил и водку пил,
И пьяными слезами заливался.

Потом ты мне снова повстречалась на пути,
Меня узнав ты сильно побледнела,
Я попросил обоих вас в сторонку отойти,
И сталь ножа зловеще заблестела.

Я только помню, как мелькали фонари,
Как в спину мне легавые свистели,
Всю ночь я прошатался у пречала до зари,
И в спину мне глаза твои глядели.

Любовь свою короткую хотел залить я водкою,
Но воровать боялся как ни странно,
Но влип в историю глупую,
И все колотят групою
По пьянке на балу у ресторана.

Когда вас хоронили, ребята говорили,
Все плакали убийцу проклиная,
А я совсем один сидел, на фотографию глядел,
С нее ты улыбалась, как живая.

И вот меня побрили, костюмчик унесли,
Теперь на мне тюремная одежда,
Кусочек неба синего, две звездочки в дали,
Мерцают мне, как ропкая надежда.

Кусочек неба синего, две звездочки в дали,
Мерцают мне, как ропкая надежда.

А дни короче стали, и птицы улетали,
Туда, где вечно солнышко смеется,
Я знал, что мое счастье улетело навсегда,
И видел я, оно уж не вернется.

На завтра оглосят мне мой последний приговор,
На завтра я навек глаза закрою,
На завтра меня выведут на наш тюремный двор,
И вот, когда мы встретимся с тобою.

Сижу я в несознанке, жду от силы пятерик,
Но вдруг случайно вскрылось это дело,
Пришол ко мне Шапира, защитничек-старик,
Сказал: " Не миновать тебе расстрела".

Когда с тобой мы встретились, черемуха цвела,
И в старом парке музыка играла,
И было мне тогда еще совсем не много лет,
Но дел уже наделал я не мало.
Козел отпущения

В заповеднике,
вот в каком - забыл,
Жил да был Козел -
рога длинные.
Хоть с волками жил -
не по-волчьи выл,
Блеял песенки
все козлинные.

И пощипывал он травку,
и нагуливал бока.
Не услышишь от него дурного слова.
Толку было с него, правда,
как с козла - молока,
Но вреда, однако, тоже никакого.

Он жил на выпасе
возле озерка,
Не вторгаясь в чужие владения,
Но заметили скромного козлика
И избрали в козлы отпущения.

Например, Медведь,
баламут и плут,
Обхамит кого
по-медвежьему,
Враз Козла найдут,
приведут и бьют
По рогам ему
и промеж ему.

Не противился он, серенький,
насилию со злом,
А сносил побои весело и гордо.
Сам Медведь сказал:
"Ребята, я горжусь Козлом,
Героическая личность козья морда!"

Берегли Козла,
как наследника.
Вышло даже в лесу запрещение
С территории заповедника
Отпускать Козла отпущения.

А Козел себе
все скакал козлом,
Но пошаливать он стал
втихомолочку -
Как-то бороду
завязал узлом,
Из кустов назвал
Волка сволочью.

А когда очередное
отпущенье получал
(Все за то, что волки лишку откусили),
Он как будто бы случайно
по-медвежьи зарычал,
Но внимания тогда не обратили.

Пока хищники
меж собой дрались,
В заповеднике крепло мнение,
Что дороже всех медведей и лис
Дорогой Козел отпущения.

Услыхал Козел -
да и стал таков.
"Эй, вы, бурые,- кричит,-
светло-пегие!
Отниму у вас
рацион волков
И медвежие привилегии.

Покажу вам козью морду настоящую в лесу,
Распишу туды-сюды по трафарету.
Всех на роги намотаю,
всех по кочкам разнесу -
Всех ославлю по всему по белу свету.

Не один из вас
будет землю жрать,
Все подохните без прощения.
Отпускать грези кому - уж это мне решать,
Это я - Козел отпущения".

В заповеднике,
вот в каком - забыл,
Правит бал Козел не по-прежнему.
Он с волками жил -
и по-волчьи взвыл,
И рычит теперь
по-медвежьему.

А козлятушки-ребятушки
засучили рукава
И пошли шерстить волчишек в пух и клочья.
А чего теперь стесняться,
если их глава
От лесного Льва имеет полномочья.

Ощутил вдруг он
остроту рогов
И козлинное вдохновение.
Росомах и лис, медведей, волков
Превратил в козлов отпущения.

Кони привередливые

Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому краю
Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю...
Что-то воздуху мне мало - ветер пью, туман глотаю, -
Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Вы тугую не слушайте плеть!
Но что-то кони мне попались привередливые -
И дожить не успел, мне допеть не успеть.

Я коней напою,
я куплет допою -
Хоть мгновенье еще постою
на краю...

Сгину я - меня пушинкой ураган сметет с ладони,
И в санях меня галопом повлекут по снегу утром, -
Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони,
Хоть немного, но продлите путь к последнему приюту!

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Не указчики вам кнут и плеть!
Но что-то кони мне попались привередливые -
И дожить не успел, мне допеть не успеть.

Я коней напою,
я куплет допою -
Хоть мгновенье еще постою
на краю...

Мы успели: в гости к Богу не бывает опозданий, -
Так, что ж там ангелы поют такими злыми голосами?!
Или это колокольчик весь зашелся от рыданий,
Или я кричу коням, чтоб не несли так быстро сани?!

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Умоляю вас вскачь не лететь!
Но что-то кони мне попались привередливые...
Коль дожить не успел, так хотя бы - допеть!

Я коней напою,
я куплет допою -
Хоть мгновенье еще постою
на краю...

1972
Корабли

Корабли постоят - и ложатся на курс, -
Но они возвращаются сквозь непогоду...
Не пройдет и полгода - и я появлюсь, -
Чтобы снова уйти на полгода.
Не пройдет и полгода - и я появлюсь, -
Чтобы снова уйти на полгода.

Возвращаются все - кроме лучших друзей,
Кроме самых любимых и преданных женщин.
Возвращаются все - кроме тех, кто нужней, -
Я не верю судьбе, а себе - еще меньше.
Возвращаются все - кроме тех, кто нужней, -
Я не верю судьбе, а себе - еще меньше.

Но мне хочется верить, что это не так,
Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.
Я, конечно, вернусь - весь в друзьях и в делах -
Я, конечно, спою - не пройдет и полгода.
Я, конечно, вернусь - весь в друзьях и в мечтах, -
Я, конечно, спою - не пройдет и полгода.

1966

Корабли

Корабли постоят и ложатся на курс,
Но они возвращаются сквозь непогоду.
Не пройдет и полгода - и я появлюсь,
Чтобы снова уйти, чтобы снова уйти не полгода.
Не пройдет и полгода - и я появлюсь,
Чтобы снова уйти, чтобы снова уйти на полгода.

Возвращаются все, кроме лучших друзей,
Кроме самых любимых и преданных женщин.
Возвращаются все, кроме тех кто нужней.
Я не верю судьбе, а себе - еще меньше.
Возвращаются все, кроме тех кто нужней.
Я не верю судьбе, а себе - еще меньше.

Но мне хочется думать, что это не так,
Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.
Я, конечно, вернусь, весь в друзьях и мечтах,
Я, конечно, спою - не пройдет и полгода,
Не пройдет и полгода, не пройдет и полгода.

Красное, зеленое

Красное, зеленое, желтое, лиловое,
Самое красивое - на твои бока!
А если что дешевое - то новое, фартовое, -
А ты мне - только водку, ну и реже - коньяка.

Бабу ненасытную стерву неприкрытую,
Сколько раз я спрашивал: "Хватит ли, мой свет?"
А ты - всегда испитая, здоровая, небитая -
Давала мине водку и кричала: "Еще нет!".

На тебя, отраву, деньги словно с неба сыпались -
Крупными купюрами, "займом золотым", -
Но однажды - всыпались, и сколько мы не рыпались -
Все прошло, исчезло, словно с яблонь белый дым.

А бог с тобой, с проклятою, с твоею верной клятвою
О том, что будешь ждать меня ты долгие года, -
А ну тебя, проклятую, тебя саму и мать твою!
Живи себе как хочешь - я уехал навсегда!

1961
Дорожная история

Я вышел ростом и лицом -
Спасибо матери с отцом, -
С людьми в ладу - не понукал, не помыкал,
Спины не гнул - прямым ходил,
Я в ус не дул, и жил как жил,
И голове своей руками помогал...

Но был донос и был навет -
Кругом пятьсот и наших нет, -
Был кабинет с табличкой: "Время уважай", -
Там прямо без соли едят,
Там штемпель ставят наугад,
Кладут в конверт - и посылают за Можай.

Потом - зачет, потом - домой
С семью годами за спиной, -
Висят года на мне - ни бросить, ни продать.
Но на начальника попал,
Который бойко вербовал, -
И за Урал машины стал перегонять.

Дорога, а в дороге - МАЗ,
Который по уши увяз,
В кабине - тьма, напарник третий час молчит, -
Хоть бы кричал, аж зло берет -
Назад пятьсот, пятьсот вперед,
А он - зубами "Танец с саблями" стучит!

Мы оба знали про маршрут,
Что этот МАЗ на стройках ждут, -
А наше дело - сел, поехал - ночь, полночь!
Ну надо ж так - под Новый год -
Назад пятьсот, пятьсот вперед, -
Сигналим зря - пурга, и некому помочь!

"Глуши мотор,- он говорит, -
Пусть этот МАЗ огнем горит!"
Мол, видишь сам - тут больше нечего ловить.
Мол, видишь сам - кругом пятьсот,
А к ночи точно - занесет, -
Так заровняет, что не надо хоронить!..

Я отвечаю: "Не канючь!"
А он - за гаечный за ключ,
И волком смотрит (Он вообще бывает крут), -
А что ему - кругом пятьсот,
И кто кого переживет,
Тот и докажет, кто был прав, когда припрут!

Он был мне больше чем родня -
Он ел с ладони у меня, -
А тут глядит в глаза - и холодно спине.
А что ему - кругом пятьсот,
И кто там после разберет,
Что он забыл, кто я ему и кто он мне!

И он ушел куда-то вбок.
Я отпустил, а сам - прилег, -
Мне снился сон про наш "веселый" наворот:
Что будто вновь кругом пятьсот,
Ищу я выход из ворот, -
Но нет его, есть только вход, и то - не тот.

...Конец простой: пришел тягач,
И там был трос, и там был врач,
И МАЗ попал куда положено ему, -
И он пришел - трясется весь...
А там - опять далекий рейс, -
Я зла не помню - я опять его возьму!

1972
Кругом пятсот

1972
Песня о земле

Кто сказал: "Все сгорело дотла,
Больше в землю не бросите семя!"?
Кто сказал, что Земля умерла?
Нет, она затаилась на время!

Материнства не взять у Земли,
Не отнять, как не вычерпать моря.
Кто поверил, что Землю сожгли?
Нет, она почернела от горя.

Как разрезы, траншеи легли,
И воронки - как раны зияют.
Обнаженные нервы Земли
Неземное страдание знают.

Она вынесет все, переждет, -
Не записывай Землю в калеки!
Кто сказал, что Земля не поет,
Что она замолчала навеки?!

Нет! Звенит она, стоны глуша,
Изо всех своих ран, из отдушин,
Ведь Земля - это наша душа, -
Сапогами не вытоптать душу!

Кто поверил, что Землю сожгли?!
Нет, она затаилась на время...

1969
Песня о Судьбе

Куда ни втисну душу я, куда себя ни дену,
За мною пес - Судьба моя, беспомощна, больна, -
Я гнал ее каменьями, но жмется пес к колену -
Глядит, глаза навыкате, и с языка - слюна.

Морока мне с нею -
Я оком грустнею,
Я ликом тускнею
И чревом урчу,
Нутром коченею,
А горлом немею, -
И жить не умею,
И петь не хочу!

Должно быть, старею, -
Пойду к палачу...
Пусть вздернет на рею,
А я заплачу.

Я зарекался столько раз, что на Судьбу я плюну,
Но жаль ее, голодную, - ласкается, дрожит, -
Я стал тогда из жалости подкармливать Фортуну -
Она, когда насытится, всегда подолгу спит.

Тогда я гуляю,
Петляю, вихляю,
И ваньку валяю
И небо копчу.
Но пса охраняю,
Сам вою, сам лаю -
О чем пожелаю,
Когда захочу.

Нет, не постарею -
Пойду к палачу, -
Пусть вздернет скорее,
А я приплачу.

Бывают дни, когда я голову в такое пекло всуну,
Что и судьба попятится, испуганна, бледна, -
Я как-то влил стакан вина для храбрости в Фортуну -
С тех пор ни дня без стакана, еще ворчит она:

Закуски - ни корки!
Мол, я бы в Нью-Йорке
Ходила бы в норке,
Носила б парчу!..
Я ноги - в опорки,
Судьбу - на закорки, -
И в гору и с горки
Пьянчугу влачу.

Когда постарею,
Пойду к палачу, -
Пусть вздернет на рею,
А я заплачу.

Однажды пере-перелил Судьбе я ненароком -
Пошла, родимая, вразнос и изменила лик, -
Хамила, безобразила и обернулась Роком, -
И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык.

Мне тяжко под нею,
Гляди - я синею,
Уже сатанею,
Кричу на бегу:
"Не надо за шею!
Не надо за шею!
Не над за шею, -
Я петь не смогу!"

Судьбу, коль сумею,
Снесу к палачу -
Пусть вздернет на рею,
А я заплачу!

1976
Купола
Михаилу Шемякину

Как засмотрится мне нынче, как задышится?!
Воздух крут перед грозой, крут да вязок.
Что споется мне сегодня, что услышится?
Птицы вещие поют - да все из сказок.

Птица Сирин мне радостно скалится -
Веселит, зазывает из гнезд,
А напротив - тоскует-печалится,
Травит душу чудной Алконост.

Словно семь заветных струн
Зазвенели в свой черед -
Это птица Гамаюн
Надежду подает!

В синем небе, колокольнями проколотом, -
Медный колокол, медный колокол -
То ль возрадовался, то ли осерчал...
Купола в России кроют чистым золотом -
Чтобы чаще Господь замечал.

Я стою, как перед вечною загадкою,
Пред великою да сказочной страною -
Перед солоно - да горько-кисло-сладкою,
Голубою, родниковою, ржаною.

Грязью чавкая жирной да ржавою,
Вязнут лошади по стремена,
Но влекут меня сонной державою,
Что раскисла, опухла от сна.

Словно семь богатых лун
На пути моем встает -
То птица Гамаюн
Надежду подает!

Душу, сбитую утратами да тратами,
Душу, стертую перекатами, -
Если до крови лоскут истончал, -
Залатаю золотыми я заплатами -
Чтобы чаще Господь замечал!

1975
Лекция о международном
положении прочитанная человеком,
посаженным на 15 суток за мелкое
хулиганство, своим сокамерникам.

Я вам, ребяты, на мозги не капаю,
Но вот он - перегиб и парадокс:
Ковой-то выбирают римским папою -
Ковой-то запирают в тесный бокс.

Там все места - блатные расхватали и
Пришипились, надеясь на авось, -
Тем временем во всей честной Италии
На Папу кандидата не нашлось.

Жаль, на меня не вовремя накинули аркан, -
Я б засосал стакан - и в Ватикан!

Церковники хлебальники разинули,
Замешкался маленько Ватикан, -
Мы тут им папу римского подкинули -
Из наших, из поляков, из славян.

Сижу на нарах я, в Нарофоминске я.
Когда б ты знала, жизнь мою губя,
Что я бы мог бы выйти в папы римские, -
А в мамы взять - естественно, тебя!

Жаль на меня не вовремя накинули аркан, -
Я б засосал стакан - и в Ватикан!

При власти, при деньгах ли, при короне ли -
Судьба людей швыряет как котят.
Но как мы место шаха проворонили?!
Нам этого потомки не простят!

Шах расписался в полном неумении -
Вот тут его возьми и замени!
Где взять? У нас любой второй в Туркмении -
Аятолла и даже Хомейни.

Всю жизнь мою в ворота бью рогами, как баран, -
А мне бы взять Коран - и в Тегеран!

В Америке ли, в Азии, в Европе ли -
Тот нездоров, а этот вдруг умрет...
Вот место Голды Меир мы прохлопали, -
А там - на четверть бывший наш народ.

Плывут у нас по Волге ли, по Каме ли
Таланты - все при шпаге, при плаще, -
Руслан Халилов, мой сосед по камере, -
Там Мао делать нечего вообще!

1978 - 1979
Лирическая

Am F E
Здесь лапы у елей дрожат на весу,
Esus E7 Am
Здесь птицы щебечут тревожно.
Em7-5 A7
Живешь в заколдованном диком лесу,
F F7 E7+3 E7
Откуда уйти невозможно.
E7 Am H7
Пусть черемухи сохнут бельем на ветру,
G7+3 G7 C C#dim A7
Пусть дождем опадают сирени,
Dm Am
Все равно я отсюда тебя заберу
F7 E7 Am
Во дворец, где играют свирели.

Твой мир колдунами на тысячи лет
Укрыт от меня и от света.
И думешь ты, что прекраснее нет,
Чем лес заколдованный этот.
Пусть на листьях не будет росы поутру,
Пусть луна с небом пасмурным в ссоре,
Все равно я отсюда тебя заберу
В светлый терем с балконом на море.

Am F7 E7
В какой день недели, в котором часу
E7sus E7 Am
Ты выйдешь ко мне осторожно?..
A9 A7 Dm
Когда я тебя на руках унесу
F F7 E7sus E7
Туда, где найти невозможно?..

Am H7
Украду, если кража тебе по душе, -
G7sus G7 Csus C C#dim
Зря ли я столько сил разбаза- рил?
A7 Dm Am
Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,
F7 E7 Am
Если терем с дворцом кто-то занял!

/* вариант
Вступление: Am Xx, гд

Am F Em
Здесь лапы у елей дрожат на весу,
E7 Am
Здесь птицы щебечут тревожно.
A7 Dm
Живешь в заколдованном диком лесу,
Fm E7+3
Откуда уйти невозможно

Припев:

Am H7
Пусть черемухи сохнут бельем на ветру,
G7 C A7 Dm
Пусть дождем опадают сирени,
Dm Am
Все равно я отсюда тебя заберу
Fm E7 Am
Во дворец, где играют свирели.
Лирическая песня

У нее все свое: и белье, и жилье.
Ну а я ангажирую угол у тети.
Для нее все свободное время мое,
На нее я гляжу из окна, что напротив.

У нее каждый вечер не гаснет окно.
А вчера мне лифтер рассказал за полбанки:
У нее два знакомых артиста кино
И один популярный артист из Таганки.

И пока у меня в ихнем ЖЭКе рука,
Про нее я узнал очень много нюансов:
У нее старший брат футболист "Спартака",
И отец референт в Министерстве финансов.

Я скажу, что всегда на футбол я хожу,
На "Спартак", и слова восхищенья о брате.
Я скажу, что с министром финансов дружу,
И что сам, как любитель, играю во МХАТе.

У нее на окошках герань,
У нее занавески в разводах...
У меня на окне ни хрена,
Только пыль, только толстая пыль на комодах.

Ничего, я куплю лотерейный билет
И тогда мне останется ждать так недолго.
И хотя справедливости в мире как нет,
По нему обязательно выиграю "Волгу".

Перед выездом в загранку…

Перед выездом в загранку
Заполняешь кучу бланков -
Это еще не беда, -
Но в составе делегаций
С вами едет личность в штатском -
Просто завсегда.

А за месяц до вояжа
Инструктаж проходишь даже -
Как там проводить все дни:
Чтоб поменьше безобразий,
А потусторонних связей
Чтобы - ни-ни-ни!

...Личность в штатском - парень рыжий -
Мне представился в Париже:
"Будем с вами жить, я - Никодим.
Вел нагрузки, жил в Бобруйске,
Папа - русский, сам я - русский,
Даже не судим".

Исполнительный на редкость,
Соблюдал свою секретность
И во всем старался мне помочь:
Он теперь по роду службы
Дорожил моею дружбой
Просто день и ночь.

На экскурсию по Риму
Я решил - без Никодиму:
Он всю ночь писал - и вот уснул, -
Но личность в штатском, оказалось,
Раньше боксом увлекалась -
Так что - не рискнул.

Со мной он завтракал, обедал,
И везде - за мною следом, -
Будто у него нет дел.
Я однажды для порядку
Заглянул в его тетрадку -
Просто обалдел!

Он писал - такая стерьва! -
Что в Париже я на мэра
С кулаками нападал,
Что я к женщинам несдержан
И влияниям подвержен
Будто Запада...

Значит, личность может даже
Заподозрить в шпионаже!..
Вы прикиньте - что тогда?
Это значит - не увижу
Я ни Риму, ни Парижу
Больше никогда!..

1965
Лошадей двадцать тысяч
в машины зажаты…

Александру Назаренко
и экипажу теплохода "Шота Руставели"

Лошадей двадцать тысяч в машины зажаты -
И хрипят табуны, стервенея, внизу.
На глазах от натуги худеют канаты,
Из себя на причал выжимая слезу.

И команды короткие, злые
Быстрый ветер уносит во тьму:
"Кранцы за борт!", "Отдать носовые!"
И - "Буксир, подработать корму!"

Капитан, чуть улыбаясь, -
Все, мол, верно - молодцы, -
От земли освобождаясь,
Приказал рубить концы.

Только снова назад обращаются взоры -
Цепко держит земля, все и так и не так:
Почему слишком долго не сходятся створы,
Почему слишком часто мигает маяк?!

Все в порядке, конец всем вопросам.
Кроме вахтенных, все - отдыхать!
Но пустуют каюты - матросам
К той свободе еще привыкать.

Капитан, чуть улыбаясь,
Молвил только: "Молодцы!"
От земли освобождаясь,
Нелегко рубить концы.

Переход - двадцать дней, - рассыхаются шлюпки,
Нынче утром последний отстал альбатрос...
Хоть бы - шторм! Или лучше - чтоб в радиорубке
Обалдевший радист принял чей-нибудь SOS.

Так и есть: трое - месяц в корыте,
Яхту вдребезги кит разобрал...
Так за что вы нас благодарите -
Вам спасибо за этот аврал!

Капитан, чуть улыбаясь,
Бросил только: "Молодцы!" -
Тем, кто, с жизнью расставаясь,
Не хотел рубить концы.

И опять будут Фиджи, и порт Кюрасао,
И еще черта в ступе и бог знает что,
И красивейший в мире фиорд Мильфорсаун -
Все, куда я ногой не ступал, но зато -

Пришвартуетесь вы на Таити
И прокрутите запись мою, -
Через самый большой усилитель
Я про вас на Таити спою.

Скажет мастер, улыбаясь,
Мне и песне: "Молодцы!"
Так, на суше оставаясь,
Я везде креплю концы.

И опять продвигается, словно на ринге,
По воде осторожная тень корабля.
В напряженье матросы, ослаблены шпринги...
Руль полборта налево - и в прошлом земля!

1971
Лукоморья больше нет…

Лукоморья больше нет,
От дубов простыл и след, -
Дуб годится на паркет -
так ведь нет:
Выходили из избы
Здоровенные жлобы -
Порубили все дубы на гробы.

Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это - только присказка,
Сказка - впереди.

Распрекрасно жить в домах
На куриных на ногах,
Но явился всем на страх
вертопрах, -
Добрый молодец он был -
Бабку Ведьму подпоил,
Ратный подвиг совершил,
дом спалил.

Тридцать три богатыря
Порешили, что зазря
Берегли они царя
и моря, -
Каждый взял себе надел -
Кур завел - и в ем сидел,
Охраняя свой удел
не у дел.

Ободрав зеленый дуб,
Дядька ихний сделал сруб,
С окружающими туп
стал и груб, -
И ругался день деньской
Бывший дядька их морской,
Хоть имел участок свой
под Москвой.

Здесь и вправду ходит Кот, -
Как направо - так поет,
Как налево - так загнет
анекдот, -
Но, ученый сукин сын,
Цепь златую снес в торгсин,
И на выручку - один -
в магазин.

Как-то раз за божий дар
Получил он гонорар, -
В Лукоморье перегар -
на гектар!
Но хватил его удар, -
Чтоб избегнуть больших кар,
Кот диктует про татар
мемуар.

И Русалка - вот дела! -
Честь недолго берегла -
И однажды, как могла,
родила, -
Тридцать три же мужука
Не желают знать сынка, -
Пусть считается пока -
сын полка.

Как-то раз один Колдун -
Врун, болтун и хохотун -
Предложил ей как знаток
дамских струн:
Мол, Русалка, все пойму
И с дитем тебя возьму, -
И пошла она к ему
как в тюрьму.

Бородатый Черномор -
Лукоморский первый вор -
Он давно Людмилу спер, -
ох хитер!
Ловко пользуется, тать,
Тем, что может он летать:
Зазеваешься - он хвать! -
и тикать.

А коверный самолет
Сдан в музей в запрошлый год -
Любознательный народ
так и прет!
Без опаски старый хрыч
Баб ворует, хнычь не хнычь, -
Ох, скорей ему накличь
паралич!

Нету мочи, нету сил, -
Леший как-то недопил -
Лешачиху свою бил
и вопил:
"Дай рубля, прибью а то, -
Я добытчик али кто?!
А не дашь - тады пропью
долото!"

"Я ли ягод не носил?! -
Снова Леший голосил. -
А коры по сколько кил
приносил!
Надрывался - издаля,
Все твоей забавы для, -
Ты ж жалеешь мне рубля -
ах ты тля!"

И невиданных зверей,
Дичи всякой - нету ей:
Понаехало за ей
егерей...
В общем, значит, не секрет:
Лукоморья больше нет, -
Все, про что писал поэт,
это - бред.

Ты уймись, уймись, тоска, -
Душу мне не рань!
Раз уж это присказка -
Значит, сказка - дрянь.

1967

Я любил и женщин и проказы…

Я любил и женщин и проказы:
Что ни день, то новая была, -
И ходили устные рассказы
Про мои любовные дела.

И однажды как-то на дороге
Рядом с морем - с этим не шути -
Встретил я одну из очень многих
На моем на жизненном пути.

А у ней - широкая натура,
А у ней - открытая душа,
А у ней - отличная фигура, -
А у меня в кармане - ни гроша.

Ну а ей - в подарок нужно кольца;
Кабаки, духи из первых рук, -
А взамен - немного удовольствий
От ее сомнительных услуг.

"Я тебе, - она сказала, - Вася,
Дорогое самое отдам!.."
Я сказал: "За сто рублей согласен, -
Если больше - с другом пополам!"

Женщины - как очень злые кони:
Захрипит, закусит удила!..
Может, я чего-нибудь не понял,
Но она обиделась - ушла.

...Через месяц улеглись волненья -
Через месяц вновь пришла она, -
У меня такое ощущенье,
Что ее устроила цена!

1964
Я уехал в Магадан

Ты думаешь, что мне - не по годам,
Я очень редко раскрываю душу, -
Я расскажу тебе про Магадан -
Слушай!

Как я видел Нагайскую бухту
да тракты, -
Улетел я туда не с бухты-
барахты.

Однажды я уехал в Магадан -
Я от себя бежал, как от чахотки.
Я сразу там напился вдрабадан
Водки!

Но я видел Нагайскую бухту
да тракты, -
Улетел я туда не с бухты-
барахты.

За мной летели слухи по следам,
Опережая самолет и вьюгу, -
Я все-таки уехал в Магадан
К другу!

И я видел Нагайскую бухту
да тракты, -
Улетел я туда не с бухты-
барахты.

Я повода врагам своим не дал -
Не взрезал вену, не порвал аорту, -
Я взял да как уехал в Магадан,
К черту!

Я увидел Нагайскую бухту
да тракты, -
Улетел я туда не с бухты-
барахты.

Я, правда, здесь оставил много дам, -
Писали мне: "Все ваши дамы биты!" -
Ну что ж - а я уехал в Магадан, -
Квиты!

И я видел Нагайскую бухту
да тракты, -
Улетел я туда не с бухты-
барахты.

Когда подходит дело к холодам, -
Пусть это далеко, да и накладно, -
Могу уехать к другу в Магадан -
Ладно!

Ты не видел Нагайскую бухту
да тракты, -
Улетел я туда не с бухты-
барахты.

1968
Марафон

Я бегу, топчу, скользя
По гаревой дорожке, -
Мне есть нельзя, мне пить нельзя,
Мне спать нельзя - ни крошки.

А может, я гулять хочу
У Гурьева Тимошки, -
Так нет: бегу, бегу, топчу
По гаревой дорожке.

А гвинеец Сэм Брук
Обошел меня на круг, -
А вчера все вокруг
Говорили: "Сэм - друг!
Сэм - наш гвинейский друг!"

Друг гвинеец так и прет -
Все больше отставание, -
Ну, я надеюсь, что придет
Второе мне дыхание.

Третее за ним ищу,
Четвертое дыханье, -
Ну, я на пятом сокращу
С гвинейцем расстоянье!

Тоже мне - хороший друг, -
Обошел меня на круг!
А вчера все вокруг
Говорили: "Сэм - друг!
Сэм - наш гвинейский друг!"

Гвоздь программы - марафон,
А градусов - все тридцать, -
Но к жаре привыкший он -
Вот он и мастерится.

Я поглядел бы на него,
Когда бы - минус тридцать!
Ну, а теперь - достань его, -
Осталось - материться!

Тоже мне - хороший друг, -
Обошел на третий круг!
Нужен мне такой друг, -
Как его - забыл... Сэм Брук!
Сэм - наш гвинейский Брут!

1971
Марш аквалангистов

Нас тянет на дно как балласты.
Мы цепки, легки как фаланги,
А ноги закованы в ласты,
А наши тела - в акваланги.

В пучину не просто полезли,
Сжимаем до судорог скулы,
Боимся кессонной болезни
И, может, немного - акулы.

Замучила жажда - воды бы!
Красиво здесь - все это сказки, -
Здесь лишь пучеглазые рыбы
Глядят удивленно нам в маски.

Понять ли лежащим в постели,
Изведать ли ищущим брода?!
Нам нужно добраться до цели,
Где третий наш без кислорода!

Мы плачем - пускай мы мужчины:
Застрял он в пещере кораллов, -
Как истинный рыцарь пучины,
Он умер с открытым забралом.

Пусть рок оказался живучей, -
Он сделал что мог и должен.
Победу отпраздновал случай, -
Ну что же, мы завтра продолжим!

1968
Марш космических негодяев

Вы мне не поверите и просто не поймете:
В космосе страшней, чем даже в дантовском аду, -
По пространству-времени мы прем на звездолете,
Как с горы на собственном заду.

Но от Земли до Беты - восемь ден,
Ну а до планеты Эпсилон -
Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.
Вечность и тоска - ох, влипли как!
Наизусть читаем Киплинга,
А вокруг - космическая тьма.

На земле читали в фантастических романах
Про возможность встречи с иноземным существом, -
Мы на Земле забыли десять заповедей рваных,
Нам все встречи с ближним нипочем!

Нам прививки сделаны от слез и грез дешевых,
От дурных болезней и от бешеных зверей, -
Нам плевать из космоса на взрывы всех сверхновых -
На Земле бывало веселей!

Прежнего, земного не увидим небосклона,
Если верить россказням ученых чудаков, -
То, когда вернемся мы, по всем по их законам
На Земле пройдет семьсот веков!

То-то есть смеяться отчего:
На Земле бояться нечего -
На Земле нет больше тюрем и дворцов.
На Бога уповали бедного,
Но теперь узнали: нет его -
Ныне, присно и во век веков!

1966
Марш студентов - физиков

Тропы еще в антимир не протоптаны, -
Но, как на фронте, держись ты!
Бомбардируем мы ядра протонами,
Значит, мы - антиллеристы.

Нам тайны нераскрытые раскрыть пора -
Лежат без пользы тайны, как в копилке, -
Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра -
На волю пустим джина из бутылки!

Тесно сплотились коварные атомы -
Ну-ка, попробуй прорвись ты!
Живо по коням - в погоне за квантами!
Значит, мы - кванталеристы.

Пусть не поймаешь нейтрино за бороду
И не посадишь в пробирку, -
Было бы здорово, чтоб Понтекорво
Взял его крепче за шкирку.

Жидкие, твердые, газообразные -
Просто, понятно, вольготно!
А с этой плазмой дойдешь до маразма, и
Это довольно почетно.

Молодо-зелено. Древность - в историю!
Дряхлость - в архивах пылится!
Даешь эту общую эту теорию,
Элементарных частиц нам!

Нам тайны нераскрытые раскрыть пора -
Лежат без пользы тайны, как в копилке, -
Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра -
И вволю выпьем джина из бутылки!

1964
Милицейский протокол

Считай по-нашему, мы выпили не много, -
Не вру, ей-бога, - скажи, Серега!
И если б водку гнать не из опилок,
То че б нам было с пяти бутылок!

...Вторую пили близ прилавка в закуточке, -
Но это были еще цветочки, -
Потом - в скверу, где детские грибочки,
Потом - не помню, - дошел до точки.

Я пил из горлышка, с устатку и не евши,
Но - как стекло был, - остекленевший.
А уж когда коляска подкатила,
Тогда в нас было - семьсот на рыло!

Мы, правда, третьего насильно затащили, -
Ну, тут промашка - переборщили.
А что очки товарищу разбили -
Так то портвейном усугубили.

Товарищ первый нам сказал, что, мол, уймитесь,
Что - не буяньте, что - разойдитесь.
На "разойтись" я тут же согласился -
И разошелся, - и расходился!

Но если я кого ругал - карайте строго!
Но это вряд ли, - скажи, Серега!
А что упал - так то от помутненья,
Орал не с горя - от отупенья.

...Теперь позвольте пару слов без протокола.
Чему нас учит семья и школа?
Что жизнь сама таких накажет строго.
Тут мы согласны, - скажи, Серега!

Вот он проснется утром - протрезвеет - скажет:
Пусть жизнь осудит, пусть жизнь накажет!
Так отпустите - вам же легче будет:
Чего возиться, раз жизнь осудит!

Вы не глядите, что Сережа все кивает, -
Он соображает, все понимает!
А что молчит - так это от волненья,
От осознанья и просветленья.

Не запирайте, люди, - плачут дома детки, -
Ему же - в Химки, а мне - в Медведки!..
Да, все равно: автобусы не ходят,
Метро закрыто, в такси не содят.

Приятно все-таки, что нас здесь уважают:
Гляди - подвозят, гляди - сажают!
Разбудит утром не петух, прокукарекав, -
Сержант подымет - как человеков!

Нас чуть не с музыкой проводят, как проспимся.
Я рупь заначил, - опохмелимся!
И все же, брат, трудна у нас дорога!
Эх, бедолага! Ну спи, Серега!

1971
Мир такой кромешный

Мир такой кромешный,
Он и летом и зимою снежный.
Человек идет по миру,
Человек хороший, грешный,
Кто твой Бог, кто твой кумир, о человек,
Ты сам не знаешь и в пути страдаешь,
Дорогой мой человек.

Слушай, мальчик Ваня,
В этой жизни все цыгане,
Отцветет он и увянет,
Или вновь цветком он станет,
Может сына ты оставишь на земле,
Может так вернешся к мраку,
Парой синих маков расцветут глаза твои.
Мне каждый вечер
зажигают свечи…

Мне каждый вечер зажигают свечи,
И образ твой окуривает дым, -
И не хочу я знать, что время лечит,
Что все проходит вместе с ним.

Я больше не избавлюсь от покоя:
Ведь все, что было на душе на год вперед,
Не ведая, она взяла с собою -
Сначала в порт, а после - в самолет.

В душе моей - пустынная пустыня, -
Так что ж стоите над пустой моей душой!
Обрывки песен там и паутина, -
А остальное все она взяла с собой.

Теперь мне вечер зажигает свечи,
И образ твой окуривает дым, -
И не хочу я знать, что время лечит,
Что все проходит вместе с ним.

В душе моей - все цели без дороги, -
Поройтесь в ней - и вы найдете лишь
Две полуфразы, полудиалоги, -
А остальное - Франция, Париж...

И пусть мне вечер зажигает свечи,
И образ твой окуривает дым, -
Но не хочу я знать, что время лечит,
Что все проходит вместе с ним.

1967, ред. 1968

Мне ребята рассказали…

Мне ребята сказали
про такую наколку! -
На окраине, где даже нет фонарей.
Если выгорит дело -
обеспечусь надолго, -
Обеспечу себя я и лучших друзей.

Но в двенадцать часов
Людям хочется спать -
Им назавтра вставать
На работу, -
Не могу им мешать -
Не пойду воровать, -
Мне их сон нарушать
Неохота!

Мне ребята сказали,
что живет там артистка,
Что у ей - бриллианты, золотишко, деньга, -
И что все будет тихо,
без малейшего риска, -
Ну а после, конечно, мы рванем на бега.

Но в двенадцать часов
Людям хочется спать -
И артистке вставать
На работу, -
Не могу ей мешать -
Не пойду воровать, -
Мне ей сон нарушать
Неохота!

Говорил мне друг Мишка,
что у ей есть сберкнижка, -
Быть не может, не может - наш артист не богат!
"Но у ей - подполковник,
он - ей-ей - ей любовник!" -
Этим доводом Мишка убедил меня, гад.

Но в двенадцать часов
Людям хочется спать -
Им назавтра вставать
На работу, -
Ничего, не поспят! -
Я иду - сам не рад:
Мне их сон нарушать
Неохота!

...Говорил я ребятам,
что она не богата:
Бриллианты - подделка, подполковник сбежал.
Ну а эта артистка -
лет примерно под триста, -
Не прощу себе в жизни, что ей спать помешал!

1965
Сорока - белобока

Может, для веселья, для острастки
В жуткую ноябрьскую тьму
Няня Аннушка рассказывала сказки
Внучику Андрюше своему.

Про сороку-белобоку,
Что детей сзывала к сроку
И усаживала деток у стола.
Как сорока та, плутовка,
Каши наварила ловко,
Этому дала, этому дала,
Этому дала и этому дала.
Это очень старинная сказка,
Но эта сказка до сих пор жива.

Не знаю продолжения рассказа
И как Андрюша бабушку любил...
Который молодец заведовал главбазой -
Очень добрым молодцем он был.

И при нем в главснабпитаньи
Там была старуха-няня,
И она была чудесна и мила,
Она без всяких тары-бары
Раздавала всем товары:
Этому дала, этому дала,
Этому дала и этому дала.
Это очень старинная сказка,
Но эта сказка до сих пор жива.

И, как в сказке, но не для острастки,
Только раз приехала сюда
(Это тоже, может быть, как в сказке)
Сессия Верховного Суда.

Эту сессию, я знаю,
Называют "выездная",
И она была чудесна и мила,
Она без всякой ссоры, склоки
Всем распределила сроки:
Этому дала, этому дала,
Этому дала и этому дала.
Это очень старинная сказка,
Но эта сказка до сих пор жива.
Моим друзьям

Когда я спотыкаюсь на стихах,
Когда ни до размеров, ни до рифм, -
Тогда друзьям пою о моряках,
До белых пальцев стискивая гриф.

Всем делам моим на суше вопреки
И назло моим заботам на земле
Вы возьмите меня в море, моряки,
Я все вахты отстою на корабле!

Любая тварь по морю знай плывет,
Под винт попасть не каждый норовит, -
А здесь, на суше, каждый пешеход
Наступит, оттолкнет - и убежит.

Известно вам - мир не на трех китах,
А нам известно - он не на троих.
Вам вольничать нельзя в чужих портах -
А я забыл, как вольничать в своих.

Так всем делам моим на суше вопреки,
Так назло моим заботам на земле
Вы за мной пришлите шлюпку, моряки,
Поднесите рюмку водки на весле!

1972
Мой друг уехал в Магадан...

Игорю Кохановскому

Мой друг уедет в Магадан -
Снимите шляпу, снимите шляпу!
Уедет сам, уедет сам -
Не по этапу, не по этапу.

Не то чтоб другу не везло,
Не чтоб кому-нибудь назло,
Не для молвы: что, мол, - чудак, -
А просто так.

Быть может, кто-то скажет: "Зря!
Как так решиться - всего лишиться!
Ведь там - сплошные лагеря,
А в них - убийцы, а в них - убийцы..."

Ответит он: "Не верь молве -
Их там не больше, чем в Москве!"
Потом уложит чемодан,
И - в Магадан.

Не то чтоб мне - не по годам, -
Я б прыгнул ночью из электрички, -
Но я не еду в Магадан,
Забыв привычки, закрыв кавычки.

Я буду петь под струнный звон
Про то, что будет видеть он,
Про то, что в жизни не видал, -
Про Магадан.

Мой друг поедет сам собой -
С него довольно, с него довольно, -
Его не будет бить конвой -
Он добровольно, он добровольно.

А мне удел от бога дан...
А может, тоже - в Магадан?
Уехать с другом заодно -
И лечь на дно!..

1965
Москва - Одесса

В который раз лечу Москва - Одесса, -
Опять не выпускают самолет.
А вот прошла вся в синем стюардесса как принцесса -
Надежная, как весь гражданский флот.

Над Мурманском - ни туч, ни облаков,
И хоть сейчас лети до Ашхабада,
Открыты Киев, Харьков, Кишинев,
И Львов открыт, - но мне туда не надо!

Сказали мне: "Сегодня не надейся -
Не стоит уповать на небеса!"
И вот опять дают задержку рейса на Одессу:
Теперь - обледенела полоса.

А в Ленинграде - с крыши потекло, -
И что мне не лететь до Ленинграда?!
В Тбилиси - там все ясно, там тепло,
Там чай растет, - но мне туда не надо!

Я слышу: ростовчане вылетают, -
А мне в Одессу надо позарез!
Но надо мне туда, куда меня не принимают, -
И потому откладывают рейс.

Мне надо - где сугробы намело,
Где завтра ожидают снегопада!..
Пусть где-нибудь все ясно и светло -
Там хорошо, - но мне туда не надо!

Отсюда не пускают, а туда не принимают, -
Несправедливо - грустно мне, - но вот
Нас на посадку скучно стюардесса приглашает,
Доступная, как весь гражданский флот.

Открыли самый дальний закуток,
В который не заманят и награды,
Открыт закрытый порт Владивосток,
Париж открыт, - но мне туда не надо!

Взлетим мы, распогодится - теперь запреты снимут!
Напрягся лайнер, слышен визг турбин...
А я уже не верю ни во что - меня не примут, -
Опять найдется множество причин.

Мне надо - где метели и туман,
Где завтра ожидают снегопада!..
Открыты Лондон, Дели, Магадан -
Открыли все, - но мне туда не надо!

Я прав, хоть плачь, хоть смейся, - но опять задержка рейса -
И нас обратно к прошлому ведет
Вся стройная, как "ТУ", та стюардесса мисс Одесса, -
Похожая на весь гражданский флот.

Опять дают задержку до восьми -
И граждане покорно засыпают...
Мне это надоело, черт возьми, -
И я лечу туда, где принимают!

1967
Москва - Одесса

1967
Моя цыганская

В сон мне - желтые огни,
И хриплю во сне я:
"Повремени, повремени -
Утро мудренее!"
Но и утром все не так,
Нет того веселья:
Или куришь натощак,
Или пьешь с похмелья.

Эх раз, да еще раз
да еще много-много много раз

В кабаках - зеленый штоф,
Белые салфетки, -
Рай для нищих и шутов,
Мне ж - как птице в клетке.
В церкви - смрад и полумрак,
Дьяки курят ладан...
Нет и в церкви все не так,
Все не так, как надо!

Эх раз, да еще раз
да еще много-много много раз

Я - на гору впопыхах,
Чтоб чего не вышло, -
На горе стоит ольха,
А под горою - вишня.
Хоть бы склон увит плющом -
Мне б и то отрада,
Хоть бы что-нибудь еще...
Все не так, как надо!

Эх раз, да еще раз
да еще много-много много раз

Я - по полю вдоль реки:
Света - тьма, нет Бога!
В чистом поле - васильки,
Дальняя дорога.
Вдоль дороги - лес густой
С бабами-ягами,
А в конце дороги той -
Плаха с топорами.

Где-то кони пляшут в такт,
Нехотя и плавно.
Вдоль дороги все не так,
А в конце - подавно.
И ни церковь, ни кабак -
Ничего не свято!
Нет, ребята, все не так!
Все не так, ребята...

1967

Моя цыганская

Эх раз, да еще раз
да еще много-много много раз

1967
Моя цыганская

В сон мне - желтые огни,
И пою во сне я:
"Повремени, повремени -
Утро мудренее!"
Но и утром все не так,
Нет того веселья:
Или куришь натощак,
Или пьешь с похмелья.

Эх раз, да еще раз
да еще много-много много раз

1967

Мы вас ждем…

Так случилось - мужчины ушли,
Побросали посевы до срока, -
Вот их больше не видно из окон -
Растворились в дорожной пыли.

Вытекают из колоса зерна -
Это слезы несжатых полей,
И холодные ветры проворно
Потекли из щелей.

Мы вас ждем - торопите коней!
В добрый час, в добрый час, в добрый час!
Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины...
А потом возвращайтесь скорей:
Ивы плачут по Вас, и без ваших улыбок
Бледнеют и сохнут рябины.

Мы в высоких живем теремах -
Входа нет никому в эти зданья:
Одиночество и ожиданье
Вместо вас поселилось в домах.

Потеряла и свежесть и прелесть
Белизна ненадетых рубах.
Да и старые песни приелись
И навязли в зубах.

Мы вас ждем - торопите коней!
В добрый час, в добрый час, в добрый час!
Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины...
А потом возвращайтесь скорей:
Ивы плачут по вас,
И без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины.

Все единою болью болит,
И звучит с каждым днем непрестанней
Вековечный надрыв причитаний
Отголоском старинных молитв.

Мы вас встретим и пеших, и конных,
Утомленных, нецелых - любых, -
Только б не пустота похоронных,
Не предчувствие их!

1972
Мы взлетали как утки

...Мы взлетали как утки
с раскисших полей:
Двадцать вылетов в сутки -
куда веселей!
Мы смеялись, с парилкой туман перепутав.
И в простор набивались
мы до тесноты, -
Облака надрывались,
рвались в лоскуты,
Пули шили из них купола парашютов.

Возвращались тайком -
без приборов, впотьмах,
И с радистом-стрелком,
что повис на ремнях.
В фюзеляже пробоины, в плоскости - дырки.
И по коже - озноб;
и заклинен штурвал, -
И дрожал он, и дробь
по рукам отбивал -
Как во время опасного номера в цирке.

До сих пор это нервы щекочет, -
Но садились мы, набок кренясь.
Нам казалось - машина не хочет
И не может работать на нас.

Завтра мне и машине
в одну петь дуду
В аварийном режиме
у всех на виду, -
Ты мне нож напоследок не всаживай в шею!
Будет взлет - будет пища:
придется вдвоем
Нам садиться, дружище,
на аэродром -
Потому что я бросить тебя не посмею.

Правда шит я не лыком
и чую чутьем
В однокрылом двуликом
партнере моем
Игрока, что пока все намеренья прячет.
Но плевать я хотел
на обузу примет:
У него есть предел -
у меня его нет, -
Поглядим, кто из нас запоет - кто заплачет!

Если будет полет этот прожит -
Нас обоих не спишут в запас.
Кто сказал, что машина не может
И не хочет работать на нас?!

1975

Мы вместе грабили…

Мы вместе грабили одну и ту же хату,
В одну и ту же мы проникли щель, -
Мы с ними встретились как три молочных брата,
Друг друга не видавшие вообще.

За хлеб и воду и за свободу -
Спасибо нашему советскому народу!
За ночи в тюрьмах, допросы в МУРе -
Спасибо нашей городской прокуратуре!

Нас вместе переслали в порт Находку,
Меня отпустят завтра, пустят завтра их, -
Мы с ними встретились, как три рубля на водку,
И разошлись, как водка на троих.

Как хорошо устроен белый свет! -
Меня вчера отметили в приказе:
Освободили раньше на пять лет, -
И подпись: "Ворошилов, Георгадзе".

Да это ж математика богов:
Меня ведь на двенадцать осудили, -
Из жизни отобрали семь годов,
И пять - теперь обратно возвратили!

За хлеб и воду, и за свободу
Спасибо нашему советскому народу,
За ночи в тюрьмах, допросы в МУР-е
Спасибо нашей городской прокуратуре.

1963
Мы вращаем Землю

От границы мы Землю вертели назад -
Было дело сначала, -
Но обратно ее закрутил наш комбат,
Оттолкнувшись ногой от Урала.

Наконец-то нам дали приказ наступать,
Отбирать наши пяди и крохи, -
Но мы помним, как солнце отправилось вспять
И едва не зашло на востоке.

Мы не меряем Землю шагами,
Понапрасну цветы теребя, -
Мы толкаем ее сапогами -
От себя, от себя!

И от ветра с востока пригнулись стога,
Жмется к скалам отара.
Ось земную мы сдвинули без рычага,
Изменив направление удара.

Не пугайтесь, когда не на месте закат, -
Судный день - это сказки для старших, -
Просто Землю вращают куда захотят,
Наши сменные роты на марше.

Мы ползем, бугорки обнимаем,
Кочки тискаем - зло, не любя,
И коленями Землю толкаем -
От себя, от себя!

Здесь никто б не нашел, даже если б хотел,
Руки кверху поднявших.
Всем живым ощутимая польза от тел:
Как прикрытье используем павших.

Этот глупый свинец всех ли сразу найдет,
Где настигнет - в упор или с тыла?
Кто-то там, впереди, навалился на дот -
И Земля на мгновенье застыла.

Я ступни свои сзади оставил,
Мимоходом по мертвым скорбя, -
Шар земной я вращаю локтями -
От себя, от себя!

Кто-то встал в полный рост и, отвесив поклон,
Принял пулю на вдохе, -
Но на запад, на запад ползет батальон,
Чтобы солнце взошло на востоке.

Животом - по грязи, дышим смрадом болот,
Но глаза закрываем на запах.
Нынче по небу солнце нормально идет,
Потому что мы рвемся на запад.

Руки, ноги - на месте ли, нет ли, -
Как на свадьбе росу пригубя,
Землю тянем зубами за стебли -
На себя! От себя!

1972
Мы вращаем Землю

Мы не меряем Землю шагами,
Понапрасну цветы теребя, -
Мы толкаем ее сапогами -
От себя, от себя!

Мы ползем, бугорки обнимаем,
Кочки тискаем - зло, не любя,
И коленями Землю толкаем -
От себя, от себя!

Я ступни свои сзади оставил,
Мимоходом по мертвым скорбя, -
Шар земной я вращаю локтями -
От себя, от себя!

Руки, ноги - на месте ли, нет ли, -
Как на свадьбе росу пригубя,
Землю тянем зубами за стебли -
На себя! От себя!

1972
Случаи

Мы все живем как будто, но
Не будоражат нас давно
Ни паровозные свистки,
Ни пароходные гудки.
Иные - те, кому дано, -
Стремятся вглубь - и видят дно, -
Но - как навозные жуки
И мелководные мальки...

А рядом случаи летают, словно пули, -
Шальные, запоздалые, слепые, на излете, -
Одни под них подставиться рискнули -
И сразу: кто - в могиле, кто - в почете.

А мы - так не заметили
И просто увернулись, -
Нарочно по примете ли -
На правую споткнулись.

Средь суеты и кутерьмы -
Ах, как давно мы не прямы! -
То гнемся бить поклоны впрок,
А то - завязывать шнурок...
Стремимся вдаль проникнуть мы, -
Но даже светлые умы
Все размещают между строк -
У них расчет на долгий срок...

Стремимся мы подняться ввысь -
Ведь думы наши поднялись, -
И там царят они, легки,
Свободны, вечны, высоки.
И так нам захотелось ввысь,
Что мы вчера перепились -
И горьким дымам вопреки
Мы ели сладкие куски...

Открытым взломом, без ключа,
Навзрыд об ужасах крича,
Мы вскрыть хотим подвал чумной -
Рискуя даже головой.
И трезво, а не сгоряча
Мы рубим прошлое с плеча, -
Но бьем расслабленной ругой,
Холодной, дряблой - никакой.

Приятно сбросить гору с плеч -
И все на божий суд извлечь,
И руку выпростать, дрожа,
И показать - в ней нет ножа, -
Не опасаясь, что картечь
И безоружных будет сечь.
Но нас, железных, точит ржа -
И психология ужа...

А рядом случаи летают, словно пули, -
Шальные, запоздалые, слепые на излете, -
Одни под них подставиться рискнули -
И сразу: кто - в могиле, кто - в почете.

А мы - так не заметили
И просто увернулись, -
Нарочно по примете ли -
На правую споткнулись.

1973
Шторм

Мы говорим не "штормы", а "шторма" -
Слова выходят коротки и смачны:
"Ветра" - не "ветры" - сводят нас с ума,
Из палуб выкорчевывая мачты.

Мы на приметы наложили вето -
Мы чтим чутье компасов и носов.
Упругие тугие мышцы ветра
Натягивают кожу парусов.

На чаше звездных - подлинных - Весов
Седой Нептун судьбу решает нашу,
И стая псов, голодных Гончих псов,
Надсадно воя, гонит нас на Чашу.

Мы - призрак легендарного корвета,
Качаемся в созвездии Весов.
И словно заострились струи ветра -
И вспарывают кожу парусов.

По курсу - тень другого корабля,
Он шел - и в штормы хода не снижая.
Глядите - вон болтается петля
На рее, по повешенным скучая!

С ним Провиденье поступило круто:
Лишь вечный штиль - и прерван ход часов, -
Попутный ветер словно бес попутал -
Он больше не находит парусов.

Нам кажется, мы слышим чей-то зов -
Таинственные четкие сигналы...
Не жажда славы, гонок и призов
Бросает нас на гребни и на скалы.

Изведать то, чего не ведал сроду, -
Глазами, ртом и кожей пить простор!..
Кто в океане видит только воду -
Тот на земле не замечает гор.

Пой, ураган, нам злые песни в уши,
Под череп проникай и в мысли лезь,
Лей звездный дождь, вселяя в наши души
Землей и морем вечную болезнь!

1976
Олегу Ефремову

Мы из породы битых, но живучих,
Мы помним все, нам память дорога.
Я говорю как мхатовский лазутчик,
Заброшенный в Таганку - в тыл врага.

Теперь в обнимку, как боксеры в клинче,
И я, когда-то мхатовский студент,
Олегу Николаевичу нынче
Докладываю данные развед...

Что на Таганке той толпа нахальная,
У кассы давятся - Гоморр, Содом! -
Цыганки с картами, дорога дальняя,
И снова строится казенный дом.

При всех делах таганцы с вами схожи,
Хотя, конечно, разницу найдешь:
Спектаклям МХАТа рукоплещут ложи,
А мы, без ложной скромности, без лож.

В свой полувек Олег на век моложе -
Вторая жизнь в замен семи смертей,
Из-за того, что есть в театре ложи
Ты можешь смело приглашать гостей.

Артисты мажутся французским тончиком -
С последних ярусов и то видать!
А на Таганке той - партер с балкончиком,
И гримы не на что им покупать.

Таганцы ваших авторов хватают,
И тоже научились брать нутром,
У них гурьбой Булгакова играют,
И Пушкина - опять же впятером.

Шагают роты в выкладке на марше,
Двум ротным - ордена за марш-бросок!
Всего на десять лет Любимов старше,
Плюс "Десять дней..." - но разве это срок?!

Гадали разное - года в гаданиях:
Мол, доиграются - и грянет гром.
К тому ж кирпичики на новых зданиях
Напоминают всем казенный дом.

Ломали, как когда-то Галлилея,
Предсказывали крах - прием не нов,
Но оба добрались до юбилея
И дожили до важных орденов.

В истории искать примеры надо -
Был на Руси такой же человек,
Он щит прибил к воротам Цареграда
И звался тоже, кажется, Олег...

Семь лет назад ты въехал в двери МХАТа,
Влетел на белом княжеском коне.
Ты сталь сварил, теперь все ждут проката -
И изнутри, конечно, и извне.

На мхатовскую мельницу налили
Расплав горячий - это удалось.
Чуть было "Чайке" крылья не спалили,
Но слава богу, славой обошлось.

Во многом совпадают интересы:
В Таганке пьют за старый Новый год,
В обоих коллективах "мерседесы",
Вот только "Чайки" нам недостает.

А на Таганке, там возня повальная,
Перед гастролями она бурлит -
Им предстоит в Париж дорога дальняя,
Но "Птица синяя" не предстоит.

Здесь режиссер в актере умирает,
Но - вот вам парадокс и перегиб:
Абдулов Сева - Севу каждый знает -
В Ефремове чуть было не погиб.

Нет, право, мы похожи, даже в споре,
Живем и против правды не грешим:
Я тоже чуть не умер в режиссере
И, кстати, с удовольствием большим...

Идут во МХАТ актеры, и едва ли
Затем, что больше платят за труды.
Но дай Бог счастья тем, кто на бульваре,
Где чище стали Чистые пруды!

Тоскуй, Олег, в минуты дорогие
По вечно и доподлинно живым!
Все понимают эту ностальгию
По бывшим современникам твоим.

Волхвы пророчили концы печальные:
Мол, змеи в черепе коня живут...
А мне вот кажется, дороги дальние,
Глядишь, когда-нибудь и совпадут.

Ученые, конечно, не наврали.
Но ведь страна искусств - страна чудес,
Развитье здесь идет не по спирали,
И вкривь и вкось, вразрез, наперерез.

Затихла брань, но временны поблажки,
Светла Адмиралтейская игла.
Таганка, МХАТ идут в одной упряжке,
И общая телега тяжела.

Мы - пара тварей с Ноева Ковчега,
Два полушарья мы одной коры.
Не надо в академики Олега!
Бросайте дружно черные шары!

И с той поры, как люди слезли с веток,
Сей день - один из главных. Можно встать
И тост поднять за десять пятилеток -
За сто на два, за два по двадцать пять!

1977
Мы странно встретились...

Мы странно встретились и странно разойдемся,
Улыбкой нежною роман окончен наш.
Но если в памяти мы к прошлому вернемся,
То скажем - это был мираж.

Как иногда в томительной пустыне
Я вижу образы прекрасных чудных стран,
Но это призраки, и снова небо сине,
И вдаль бредет усталый караван.

Пусть для меня все призрачно, туманно,
Как этих чудных глаз таинственный обман.
Мы странно встретились и ты уйдешь нежданно,
И, как судьба, бредет усталый караван.

Как иногда в томительной пустыне
Я вижу образы прекрасных чудных стран,
Но это призраки, и снова небо сине,
И вдаль бредет усталый караван.
Мы Шиллера и
Гете не читали…

Мы Шиллера и Гете не читали,
Мы этих дураков давно узнали,
Раз, два их почитаешь, так, зараза, хахатаешь,
Ничего в духу не понимаешь.

Реж профессоров, они падлюки,
Они нам преподносят все науки,
Про протоны, электроны, и про прочие нейтроны,
Голова болит от этой скуки.

Из семьи мы сделаем каклету,
За нравтвенность пижонскую за эту,
Две бландинки у руках, три брюнетки у ногах,
Четыре сбоку вот и ваших нету.

Две бландинки у руках, три брюнетки у ногах,
Четыре сбоку вот и ваших нету.

Майнгам Фюрера - во какая книжка,
Там все про то, как леших бей,братишка,
Эту книгу мы читали и себе на ус мотали,
Но не будем резать и давить.

Эту книгу мы читали и себе на ус мотали,
Но не будем резать и давить.
На Большом Каретном

Посвящено Леве Кочеряну

Где твои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
Где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
Где твой черный пистолет?
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет?
На Большом Каретном.

Помнишь ли, товарищ, этот дом?
Нет, не забываешь ты о нем.
Я скажу, что тот полжизни потерял,
Кто в Большом Каретном не бывал.
Еще бы, ведь

Переименован он теперь,
Стало все по новой там, верь не верь.
И все же, где б ты ни был, где ты ни бредешь,
Нет-нет да по Каретному пройдешь.
Еще бы, ведь

1962

На дистанции
четверка первачей...

На дистанции - четверка первачей, -
Каждый думает, что он-то побойчей,
Каждый думает, что меньше всех устал,
Каждый хочет на высокий пьедестал.

Кто-то кровью холодней, кто горячей, -
Все наслушавшись напутственных речей,
Каждый съел примерно поровну харчей, -
Но судья не зафиксирует ничьей.

А борьба на всем пути -
В общем, равная почти.

"Расскажите, как идут,
бога ради, а?"
"Телевиденье тут
вместе с радио!
Нет особых новостей -
все ровнехонько,
Но зато накал страстей -
о-хо-хо какой!"

Номер первый - рвет подметки как герой,
Как под гору катит, хочет под горой
Он в победном ореоле и в пылу
Твердой поступью приблизиться к котлу.

Почему высоких мыслей не имел? -
Потому что в детстве мало каши ел,
Голодал он в этом детстве, не дерзал, -
Успевал переодеться - и в спортзал.

Что ж, идеи нам близки -
Первым лучшие куски,
А вторым - чего уж тут,
он все выверил -
В утешение дадут
кости с ливером.

Номер два - далек от плотских тех утех, -
Он из сытых, он из этих, он из тех, -
Он надеется на славу, на успех -
И уж ноги задирает выше всех.

Ох, наклон на вираже - бетон у щек!
Краше некуда уже, а он - еще!
Он стратег, он даже тактик, словом - спец, -
Сила, воля плюс характер - молодец!

Четок, собран, напряжен
И не лезет на рожон, -

Этот - будет выступать
на Салониках,
И детишек поучать
в кинохрониках,
И соперничать с Пеле
в закаленности,
И являть пример целе-
устремленности!

Номер третий - убелен и умудрен, -
Он всегда - второй надежный эшелон, -
Вероятно, кто-то в первом заболел,
Но, а может, его тренер пожалел.

И назойливо в ушах звенит струна:
У тебя последний шанс, эх, старина!
Он в азарте - как мальчишка, как шпана, -
Нужен спурт - иначе крышка и хана!

Переходит сразу он
В задний старенький вагон,

Где былые имена -
прединфарктные,
Где местам одна цена -
все плацкартные.

А четвертый - тот, что крайний, боковой, -
Так бежит - ни для чего, ни для кого:
То приблизится - мол, пятки оттопчу,
То отстанет, постоит - мол, так хочу.
Не проглотит первый лакомый кусок,
Не надеть второму лавровый венок,

Ну а третьему - ползти
На запасные пути...

Сколько все-таки систем
в беге нынешнем! -
Он вдруг взял да сбавил темп
перед финишем,
Майку сбросил - вот те на! -
не противно ли?
Поведенье бегуна -
неспортивное!

На дистанции - четверка первачей,
Злых и добрых, бескорыстных и рвачей.
Кто из них что исповедует, кто чей?
...Отделяются лопатки от плечей -
И летит уже четверка первачей!

1974

На Колыме

На Колыме, где север и тайга кругом,
Среди растущих елей и болот
Тебя я встретил тогда с подругою,
Сидевших у костра вдвоем.

Шел мелкий снег и падал на ресницы вам,
Вы северным сияньем увлеклись.
Я подошел к вам и руку подал,
Вы встрепенулись, поднялись.

В любви и ласке время незаметно шло,
Прошли года и кончился твой срок,
Я провожал тебя тогда до пристани,
Мелькнул твой беленький платок.

С твоим отъездом началась болезнь моя,
Ночами я не спал, а все рыдал.
По арбитровкам, врачей путевкам
Родной я лагерь покидал.

Итак, я покидаю свой обжитый край,
А поезд все быстрее мчит на юг,
И всю дорогу молил я бога
С тобой о встрече, милый друг.

Огни Ростова, вечер захватил меня в пути:
К перрону тихо поезд подходил,
Тебя разбитую, совсем седую
К вагону сын наш подводил.

Так здравствуй, поседевшая любовь моя,
Пускай летит и падает снежок
На берег Дона, на ветки клена,
На твой заплаканный платок...

На Перовском на базаре...

На Перовке, на базаре шум и тарарам,
Продается все что надо,барахло и хлам.
Бабы,тряпки и корзины,толпами народ,
Бабы,тряпки и корзины заняли проход.

Есть газеты,семечки каленые,
Сигареты,а кому лямон ?
Есть вода,холодная вода,
Пейте воду,воду,господа.

Брюква,дыни,простокваша,морс и квас на льду,
Самовары,щи и каша,все в одном ряду.
И спиртного там ни мало,что ни шаг буфет.
Что сказать на счет спиртного?Недостатку нет.

Есть газеты,семечки каленые,
Сигареты,а кому лямон ?
Есть вода,холодная вода,
Пейте воду,воду,господа.

Вот сидит,согнувши спину баба,крепко спит,
А собачка ей в корзину сделала визит.
Опрокинула корзину и торговка в крик.
"Все проклятая скотина сьела в один миг."

Есть газеты,семечки каленые,
Сигареты,а кому лямон ?
Есть вода,холодная вода,
Пейте воду,воду,господа.

Вдруг раздался на базаре крик: "Аэроплан."
Ловко кто-то постарался вывернул карман.
Ох,ратуйте,граждане хорошие,из кармана вытащили грош.
Так тебе и надо,не будь такой болван,
Нечего тебе глазеть на ероплан.

Есть газеты,семечки каленые,
Сигареты,а кому лямон ?
Есть вода,холодная вода.
Пейте воду,воду,господа.
Песня Рябого

На реке ль, на озере -
Работал на бульдозере,
Весь в комбинезоне и в пыли, -
Вкалывал я до зари,
Считал, что черви - козыри,
Из грунта выколачивал рубли.

Не судьба меня манила,
И не золотая жила, -
А широкая моя кость
И природная моя злость.

Мне ты не подставь щеки:
Не ангелы мы - сплавщики, -
Недоступны заповеди нам...
Будь ты хоть сам бог Аллах,
Зато я знаю толк в стволах
И весело хожу по штабелям.

Не судьба меня манила,
И не золотая жила, -
А широкая моя кость
И природная моя злость.

1968
На степи молдавские

На степи молдаванскаи
Пролился свет-ка рассыпной,
А где шатры цыганскаи,
Не видимо шатров,
Цыган не вижу кали я ночной покину стан
Одни его воспоминания остались от цыган

Ничего то юный тэ нэ нэ
Не могу сказать ни бэ, ни мэ,
Ай нэ нэ нэ нэ нэ, ай нэ нэ,
Ай нэ нэ нэ нэ нэ нэ

Две гитары за стеной жалобное ныли,
В финский домик у шатра цыган переселили,
У цыган тоже народ, вместо табора колхоз,
Лучший сторож совнархоза, чем цыганский наш обоз.

Эх, цыганы, да молодыя,
Честно я не падал я
Раньше были кочевые, а теперь оседлыя
Эх, раз, ай да фан, стал колхозником цыган,
Лучший сторож - музансамбль, чем один цыганский стан.

От чего, ты дай ответ, на глазах слезинки,
Ведь в ансамбле черных нет, а лишь одни бландинки
Эх, цыганы уже народ, вместо табора колхоз,
Лучший сторож совнархоза, чем цыганский наш обоз.

Хочешь, сокол, ,
Где и как проводишь вечера
Я знаю,
Он погадает, как я и вчера,
Ты не ищи в своей красотке счастья,
Ведь у нее другой король в груди,
Ты не смотри на карту светлой масти,
Ты на цыганку, сокол, посмотри.
На стол колоду, господа...

"На стол колоду, господа, -
Крапленная колода!
Он подменил ее". - "Когда?"
"Барон, вы пили воду...

Валет наколот, так и есть!
Барон, ваш долг погашен!
Вы проходимец, ваша честь, -
И я к услугам вашим!

Что? Я не слышу ваш апарт...
О нет, так не годится!"
...А в это время Бонапарт
Переходил границу.

"Закончить не смогли вы кон -
Верните бриллианты!
А вы, барон, и вы, виконт,
Пожалте в секунданты!

Ответьте, если я не прав, -
Но наперед все лживо!
Итак, оружье ваше, граф?!
За вами выбор - живо!

Вы не получите инфаркт,
Вам не попасть в больницу!"
...А в это время Бонапарт
Переходил границу.

"Да полно, назначаю сам:
На шпагах, пистолетах,
Хотя сподручней было б вам -
На дамских амулетах.

Кинжал... - ах, если б вы смогли!.. -
Я дрался им в походах!
Но вы б, конечно, предпочли -
На шулерских колодах!

Вам скоро будет не до карт -
Вам предстоит сразиться!"
...А в это время Бонапарт
Переходил границу.

"Не поднимайте, ничего, -
Я встану сам, сумею!
И снова вызову его,
Пусть даже протрезвею.

Барон, молчать! Виконт, не хнычь!
Плевать, что тьма народу!
Пусть он расскажет, старый хрыч,
Чем он крапил колоду!

Когда откроет тайну карт -
Дуэль не состоится!"
...А в это время Бонапарт
Переходил границу.

"А коль откажется сказать -
Клянусь своей главою:
Графиню можете считать
Сегодня же вдовою.

И хоть я шуток не терплю,
Но я могу взбеситься, -
Тогда я графу прострелю,
Эскьюз ми, ягодицу!"

Стоял июль, а может - март...
Летели с юга птицы...
А в это время Бонапарт
Переходил границу.

..."Ах, граф, прошу меня простить -
Я вел себя бестактно, -
Я в долг хотел у вас просить,
Но не решился как-то.

Хотел просить наедине -
Мне на людях неловко -
И вот пришлось затеять мне
Дебош и потасовку.

О да, я выпил целый штоф -
И сразу вышел червой...
Дурак?! Вот как! Что ж, я готов!
Итак, ваш выстрел первый..."

Стоял весенний месяц март,
Летели с юга птицы...
А в это время Бонапарт
Переходил границу.

1968
Наводчица

- Сегодня я с большой охотою
Распоряжусь своей субботою,
И если Нинка не капризная,
Распоряжусь своею жизнью я!

- Постой, чудак, она ж - наводчица, -
Зачем?
- Да так, уж очень хочется!
- Постой, чудак, у нас - компания, -
Пойдем в кабак - зальем желание!

- Сегодня вы меня не пачкайте,
Сегодня пьянка мне - до лампочки:
Сегодня Нинка соглашается -
Сегодня жизнь моя решается!

- Ну и дела же с этой Нинкою!
Она спала со всей Ордынкою, -
И с нею спать ну кто захочет сам!..
- А мне плевать - мне очень хочется!

Сказала: любит, - все, заметано!
- Отвечу рупь за то, что врет она!
Она ж того - ко всем ведь просится...
- А мне чего - мне очень хочется!

- Она ж хрипит, она же грязная,
И глаз подбит, и ноги разные,
Всегда одета, как уборщица...
- Плевать на это - очень хочется!

Все говорят, что - не красавица, -
А мне такие больше нравятся.
Ну, что ж такого, что - наводчица, -
А мне еще сильнее хочется!

1964
Надежда

Ну, вот исчезла дрожь в руках,
Теперь - наверх!
Ну вот, сорвался в пропасть страх
Навек, навек, -
Для остановки нет причин -
Иду, скользя...
И в мире нет таких вершин,
Что взять нельзя!

Среди нехоженных путей
Один - пусть мой,
Среди невзятых рубежей
Один - за мной!
А имена тех, кто здесь лег,
Снега таят...
Среди непройденных дорог
Одна - моя!

Здесь голубым сияньем льдов
Весь склон облит,
И тайну чьих-нибудь следов
Гранит хранит...
И я гляжу в свою мечту
Поверх голов
И свято верю в чистоту
Снегов и слов!

И пусть пройдет немалый срок -
Мне не забыть,
Как здесь сомнения я смог
В себе убить,
В тот день шептала мне вода:
Удач - всегда!..
А день... какой был день тогда?
Ах да - среда!..

1969
Нам вчера прислали…

Нам вчера прислали
Из рук вон плохую весть:
Нам вчера сказали,
Что Алеха вышел весь.
Как же так! Он Наде
Говорил, что - пофартит,
Что сыграет свадьбу -
На неделю загудит...

Не видать девахе
Этот свадебный гудеж
Потому что в драке
Налетел на чей-то нож,
Потому что - плохо,
Хоть не первый раз уже
Получал Алеха
Дырки новые в душе.

Для того ль он душу,
Как рубаху, залатал,
Чтоб его убила
В пьяной драке сволота!
Если б все в порядке -
Мы б на свадьбу нынче шли, -
И с ножом в лопатке
Поутру его нашли.

Что ж, поубивается
Девчонка, поревет,
Что ж, посомневается -
И слезы оботрет, -
А потом без вздоха
Отопрет любому дверь...
Ничего, Алеха, -
Все равно ему теперь!

Мы его схороним очень скромно -
Что рыдать!
Некому о нем и похоронную
Послать,
Потому - никто не знает,
Где у Лехи дом, -
Вот такая смерть шальная
Всех нас ждет потом.

Что ж, поубивается
Девчонка, поревет,
Что ж, посомневается -
И слезы оботрет, -
А потом без вздоха
Отопрет любому дверь, -
Бог простит, а Леха...
Все равно ему теперь...

1964
Песня Геращенко

Нат Пинкертон - вот с детства мой кумир,
Сравниться с ним теперь никто не может, -
Но он имел такой преступный мир,
Что плохо спится мне, и зависть гложет.

Аппарат и наметанный глаз -
И работа идет эффективно, -
Только я - столько знаю про вас,
Что подчас мне бывает противно.

Не скрыться вам, ведь от меня секретов нет.
Мой метод прост: брать всех под подозренье.
Любой преступник оставляет след
И возвращается на место преступленья.

У детективов хмурый вид и мрачный нрав,
Характер наш достоин укоризны, -
Имеем дело с попираньем прав
И только с темной стороною нашей жизни.
Имеем дело с попираньем прав
И только с темной стороною нашей жизни.

Другие люди пьют всем горестям назло,
Гуляют всласть по Ноябрю и Маю, -
Я ж не сижу за праздничным столом,
Хожу кругом и в окна наблюдаю.

"Наш мир - театр" - так говорил Шекспир, -
Я вижу лишь характерные роли:
Тот - негодяй, тот - жулик, тот - вампир, -
И все, - как Пушкин говорил: "чего же боле?"

Но имя есть - я повторяю как пароль, -
Не верь, что детективы нелюдимы:
Она играет голубую роль,
Мне голубая роль - необходима.

1968
Натянутый канат

Он не вышел ни званьем, ни ростом.
Не за славу, не за плату -
На свой, необычный манер
Он по жизни шагал над помостом -
По канату, по канату,
Натянутому, как нерв.

Посмотрите - вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон -
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон -
все равно не спасти...
Но должно быть, ему очень нужно пройти
четыре четверти пути.

И лучи его с шага сбивали,
И кололи, словно лавры.
Труба надрывалась - как две.
Крики "Браво!" его оглушали,
А литавры, а литавры -
Как обухом по голове!

Посмотрите - вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон -
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон -
все равно не спасти...
Но теперь ему меньше осталось пройти -
уже три четверти пути.

"Ах как жутко, как смело, как мило!
Бой со смертью - три минуты!" -
Раскрыв в ожидании рты,
Из партера глядели уныло -
Лилипуты, лилипуты -
Казалось ему с высоты.

Посмотрите - вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон -
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон -
все равно не спасти...
Но спокойно, - ему остается пройти
всего две четверти пути!

Он смеялся над славою бренной,
Но хотел быть только первым -
Такого попробуй угробь!
Не по проволоке над ареной, -
Он по нервам - нам по нервам -
Шел под барабанную дробь!

Посмотрите - вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон -
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон -
все равно не спасти...
Но замрите, - ему остается пройти
не больше четверти пути!

Закричал дрессировщик - и звери
Клали лапы на носилки...
Но строг приговор и суров:
Был растерян он или уверен -
Но в опилки, но в опилки
Он пролил досаду и кровь!

И сегодня другой
без страховки идет.
Тонкий шнур под ногой -
упадет, пропадет!
Вправо, влево наклон -
и его не спасти...
Но зачем-то ему тоже нужно пройти
четыре четверти пути!

1972

Наш артист
В.С. Высоцкий

Наш артист В.С. Высоцкий
Пролетает над страной,
Он теперь у нас американец
Или тюрист лихой,
Рыбяты,
В путь, в путь, в путь,
Идем сдавать посуду,
Ее берут не всюду,
Столовка нас не ждет, та-да-та-та-та,
Ребята,
Вперед
Наши помехи -
эпохе под стать

Наши помехи - эпохе под стать,
Все наши страхи - причинны.
Очень собаки нам стали мешать,
Эти бездомные псины.

Бред, говоришь? Но - судить потерпи,
Не обойдешься без бредней.
Что говорить - на надежной цепи
Пес несравненно безвредней.

Право, с ума посходили не все -
Это не бредни, не басни:
Если хороший ошейник на псе -
Это и псу безопасней.

Едешь хозяином ты вдоль земли -
Скажем, в Великие Луки, -
А под колеса снуют кобели
И попадаются суки.

Их на дороге, размазавши в слизь,
Что вы за чушь создадите?
Вы поощряете сюрреализм,
Милый товарищ водитель!

Дрожь проберет от такого пятна!
Дворников следом когорты
Будут весь день соскребать с полотна
Мрачные те натюрморты.

Пса без намордника чуть раздразни, -
Он только челюстью лязгни! -
Вот и кончай свои грешные дни
В приступе водобоязни!

1972
Наши предки -
люди темные и грубые…

Наши предки - люди темные и грубые, -
Кулаками друг на дружку помахав,
Вдруг увидели: громадное и круглое
Пролетело, всем загадку загадав.

А в спорах, догадках, дебатах
Вменяют тарелкам в вину
Утечку энергии в Штатах
И горькую нашу слюну.

Ой, вон блюдце пролетело над Флоренцией! -
И святая инквизиция под страх
Очень бойко продавала индульгенции,
Очень шибко жгла ученых на кострах.

А в спорах, догадках, дебатах
Вменяют тарелкам в вину
Утечку энергии в Штатах
И горькую нашу слюну.

Нашу жизнь не назовешь ты скучной, серенькой -
Тем не менее не радует сейчас:
Ктой-то видел пару блюдец над Америкой,
Ктой-то видел две тарелки и у нас.

И в спорах, догадках, дебатах
Вменяют тарелкам в вину
Утечку энергии в Штатах
И горькую нашу слюну.

1967, ред. 1968
Не выдаст черт…

Не выдаст черт - не съест свинья.
Мы - сыновья своих отцов,
Но блудные мы сыновья.

Приспичило и припекло!..
Мы не вернемся - видит Бог -
Ни государству под крыло,
Ни под покров, ни на порог.

Вранье
ваше вечное усердие!
Вранье
Безупречное житье!
Гнилье
Ваше сердце и предсердие!
Наследство - к черту!
Все, что ваше - не мое!

К черту сброшена обуза,
Узы мы свели на нуль!
Нет ни колледжа, ни вуза,
Нет у мамы карапуза,
Нету крошек у папуль.

Довольно выпустили пуль -
И кое-где и кое-кто
Из наших дорогих папуль -
На всю катушку, на все сто!

Довольно тискали вы краль
От января до января.
Нам ваша скотская мораль
От фонаря - до фонаря!

Долой
Ваши песни, ваши повести!
Долой
Ваш алтарь и аналой!
Долой
Угрызенья вашей совести!
Все ваши сказки
богомерзкие - долой!

Выжимайте деньги в раже,
Только стряпайте без нас
Ваши купли и продажи.
Нам до рвоты ваши даже
Умиленье и экстаз.

Среди заросших пустырей
Наш дом - без стен, без крыши кров.
Мы - как изгои средь людей,
Пришельцы из других миров.

Уж лучше где-нибудь ишачь,
Чтоб потом с кровью пропотеть, -
Чем вашим воздухом дышать,
Богатством вашим богатеть.

Плевать
Нам на ваши суеверия!
Кромсать
Все, что ваше! Проклинать!
Как знать,
Что нам взять взамен неверия?
Но наши дети
это точно будут знать!

Прорицатели, гадалки
Напророчили бедлам.
Ну, так мы - уже на свалке -
В колесо фортуны палки
Ставим с горем пополам.

Так идите к нам, Мак-Кинли,
В наш разгневанный содом.
Вы и сам - не блудный сын ли?
Будет больше нас, Мак-Кинли...
Нет? Мы сами к вам придем.

1973
Татуировка

Не делили мы тебя и не ласкали
А что любили - так это позади, -
Я ношу в душе твой светлый образ, валя,
А Алеша выколол твой образ на груди.

И в тот день, когда прощались на вокзале,
Я тебя до гроба помнить обещал, -
Я сказал: "Я не забуду в жизни Вали!"
"А я - тем более!" - мне Леша отвечал.

А теперь реши, кому из нас с ним хуже,
И кому трудней - попробуй разбери:
У него - твой профиль выколот снаружи,
А у меня - душа исколота внутри.

И когда мне так уж тошно, хоть на плаху, -
Пусть слова мои тебя не оскорбят, -
Я прошу, чтоб Леха расстегнул рубаху,
И гляжу, гляжу часами на тебя.

Но недавно мой товарищ, друг хороший,
Он беду мою искусством поборол:
Он скопировал тебя с груди у Леши
И на грудь мою твой профиль наколол.

Знаю я, своих друзей чернить неловко,
Но ты мне ближе и роднее оттого,
Что моя - верней, твоя - татуировка
Много лучше и красивей, чем его!

1961
Не писать мне
повестей, романов…

Не писать мне повестей, романов,
Не читать фантастику в углу, -
Я лежу в палате наркоманов,
Чувствую - сам сяду на иглу.

Кто-то раны лечил боевые,
Кто-то так, обеспечил тылы...
Эх вы парни мои "шировые",
Поскорее слезайте с иглы!

В душу мне сомнения запали,
Голову вопросами сверлят, -
Я лежу в палате, где глотали,
Нюхали, кололи все подряд.

Кто-то там проколол свою душу,
Кто-то просто остался один...
Эй вы парни, бросайте "морфушу" -
Перейдите на апоморфин!

Тут один знакомый шизофреник -
В него тайно няня влюблена -
Говорит "Когда не будет денег -
Перейду на капли Зимина".

Кто-то там проколол свою совесть,
Кто-то в сердце вкурил анашу...
Эх вы парни, про вас нужно повесть,
Жалко, повестей я не пишу.

Требуются срочно перемены!
Самый наш веселый - тоже сник.
Пятый день кому-то ищут вены -
Не найдут, - он сам от них отвык.

Кто-то даже нюхнул кокаина, -
Говорят, что - мгновенный приход;
Кто-то съел килограмм кодеина -
И пустил себя за день в расход.

Я люблю загульных, но не пьяных,
Я люблю отчаянных парней.
Я лежу в палате наркоманов, -
Сколько я наслушался здесь, в ней!

Кто-то гонит кубы себе в руку,
Кто-то ест даже крепкий вольфрам...
Добровольно принявшие муку,
Эта песня написана вам!

1969
Не состоялось

Мишка Шифман башковит -
У него предвиденье.
"Что мы видим, - говорит, -
Кроме телевиденья?!
Смотришь конкурс в Сопоте -
И глотаешь пыль,
А кого ни попадя
Пускают в Израиль!"

Мишка также сообщил
По дороге в Мневники:
"Голду Меир я словил
В радиоприемнике..."
И такое рассказал,
До того красиво! -
Что я чуть было не попал
В лапы Тель-Авива.

Я сперва-то был не пьян,
Возразил два раза я -
Говорю: "Моше Даян -
Сука одноглазая, -
Агрессивный, бестия,
Чистый фараон, -
Ну, а где агрессия -
Там мне не резон".

Мишка тут же впал в экстаз -
После литры выпитой -
Говорит: "Они же нас
Выгнали с Египета!
Оскорбления простить
Не могу такого, -
Я позор желаю смыть
С Рождества Христова!"

Мишка взял меня за грудь:
"Мне нужна компания!
Мы ж с тобой не как-нибудь -
Здравствуй-до свидания, -
Побредем, паломники,
Чувства подавив!..
Хрена ли нам Мневники -
Едем в Тель-Авив!"

Я сказал: "Я вот он весь,
Ты же меня спас в порту.
Но одна загвоздка есть:
Русский я по паспорту.
Только русские в родне,
Прадед мой - самарин, -
Если кто и влез ко мне,
Так и тот - татарин".

Мишку Шифмана не трожь,
С Мишкой - прочь сомнения:
У него евреи сплошь
В каждом поколении.
Дед параличом разбит, -
Бывший врач-вредитель...
А у меня - антисемит
На антисемите.

Мишка - врач, он вдруг затих:
В Израиле бездна их, -
Гинекологов одних -
Как собак нерезаных;
Нет зубным врачам пути -
Слишком много просятся.
Где на всех зубов найти?
Значит - безработица!

Мишка мой кричит: "К чертям!
Виза - или ванная!
Едем, Коля, - море там
Израилеванное!.."
Видя Мишкину тоску, -
А он в тоске опасный, -
Я еще хлебнул кваску
И сказал: "Согласный!"

...Хвост огромный в кабинет
Из людей, пожалуй, ста.
Мишке там сказали "нет",
Ну а мне - "пожалуйста".
Он кричал: "Ошибка тут, -
Это я - еврей!.."
А ему: "Не шибко тут!
Выйди, вон, из дверей!"

Мишку мучает вопрос:
Кто тут враг таинственный?
А ответ ужасно прост -
И ответ единственный:
Я в порядке, тьфу-тьфу-тьфу, -
Мишка пьет проклятую, -
Говорит, что за графу
Не пустили - пятую.

1972
Невидимка

Сижу ли я, пишу ли я, пью кофе или чай,
Приходит ли знакомая блондинка -
Я чувствую, что на меня глядит соглядатай,
Но только не простой, а - невидимка.

Иногда срываюсь с места
Будто тронутый я,
До сих пор моя невеста -
Мной не тронутая!

Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну, а что другое если -
Мы стесняемся при ем.

Обидно мне,
Досадно мне, -
Ну ладно!

Однажды выпиваю - да и кто сейчас не пьет! -
Нейдет она: как рюмка - так в отрыжку, -
Я чувствую - сидит, подлец, и выпитому счет
Ведет в свою невидимую книжку.

Иногда срываюсь с места
Как напудренный я,
До сих пор моя невеста -
Целомудренная!

Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну, а что другое если -
Мы стесняемся при ем.

Обидно мне,
Досадно мне, -
Ну ладно!

Я дергался, я нервничал - на хитрости пошел:
Вот лягу спать и поднимаю храп; ну,
Коньяк открытый ставлю и - закусочку на стол, -
Вот сядет он - тут я его и хапну!

Иногда срываюсь с места
Будто тронутый я,
До сих пор моя невеста -
Мной не тронутая!

Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну, а что другое если -
Мы стесняемся при ем.

Обидно мне,
Досадно мне, -
Ну ладно!

К тому ж он мне вредит, - да вот не дале, как вчера -
Поймаю, так убью его на месте! -
Сижу, а мой партнер подряд играет "мизера",
А у меня "гора" - три тыщи двести!

Побледнев, срываюсь с места
Как напудренный я,-
До сих пор моя невеста -
Целомудренная!

Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну, а что другое если -
Мы стесняемся при ем.

Обидно мне,
Досадно мне, -
Ну ладно!

А вот он мне недавно на работу написал
Чудовищно тупую анонимку, -
Начальник прочитал, мне показал, - а я узнал
По почерку - родную невидимку.

Оказалась невидимкой -
Нет, не тронутый я -
Эта самая блондинка,
Мной не тронутая!

Эта самая блондинка...
У меня весь лоб горит!
Я спросил: "Зачем ты, Нинка?"
"Чтоб женился", - говорит.

Обидно мне,
Досадно мне, -
Ну ладно!

1967
Нет меня

Нет меня - я покинул Расею, -
Мои девочки ходят в соплях!
Я теперь свои семечки сею
На чужих Елисейских полях.

Кто-то вякнул в трамвае на Пресне:
"Нет его - умотал наконец!
Вот и пусть свои чуждые песни
Пишет там про Версальский дворец".

Слышу сзади - обмен новостями:
"Да не тот! Тот уехал - спроси!.."
"Ах не тот?!" - и толкают локтями,
И сидят на коленях в такси.

Тот, с которым сидел в Магадане,
Мой дружок по гражданской войне -
Говорит, что пишу я ему: "Ваня!
Скучно, Ваня, - давай, брат, ко мне!"

Я уже попросился обратно -
Унижался, юлил, умолял...
Ерунда! Не вернусь, вероятно, -
Потому что я не уезжал!

Кто поверил - тому по подарку, -
Чтоб хороший конец, как в кино:
Забирай Триумфальную арку,
Налетай на заводы Рено!

Я смеюсь, умираю от смеха:
Как поверили этому бреду?!
Не волнуйтесь - я не уехал,
И не надейтесь - я не уеду!

1970

Ни славы и ни короны

Ни славы и ни короны,
Не тяжкой короны земной.
Пошли мне, Господь, второго,
Чтоб вытянуть петь за мной.
Прошу не любви ворованой,
Не милости на денек,
Пошли мне, Господь, второго,
Чтоб небыл так одинок.

Чтоб было с кем массоваться,
Аукаться через степь,
Для сердца, не для аваций
На два голоса спеть.
Чтоб кто-нибудь меня понял,
Не часто, но хоть разок,
Из раненых губ моих поднял,
Царапаный пулей рожок.

И пусть мой напарник певчий,
Забыв, что мы сила вдвоем,
Меня, побледнев от соперничества,
Прирежет за общим столом.
Прости ему, он так робок,
Одиночеством окружон,
Пошли ему, Бог, второго,
Такого, как я и он.
Никакой ошибки

На стене висели в рамках бородатые мужчины -
Все в очечках на цепочках, по-народному - в пенсне, -
Все они открыли что-то, все придумали вакцины,
Так что если я не умер - это все по их вине.

Мне сказали: "Вы больны", -
И меня заколотило,
Но сердечное светило
Ухмыльнулось со стены, -

Здесь не камера - палата,
Здесь не нары, а скамья,
Не подследственный, ребята,
А исследуемый я!

И хотя я весь в недугах, мне не страшно почему-то, -
Подмахну давай, не глядя, медицинский протокол!
Мне приятен Склифосовский, основатель института,
Мне знаком товарищ Боткин - он желтуху изобрел.

В положении моем
Лишь чудак права качает:
Доктор, если осерчает,
Так упрячет в "желтый дом".

Все зависит в этом доме оном
От тебя от самого:
Хочешь - можешь стать Буденным,
Хочешь - лошадью его!

У меня мозги за разум не заходят - верьте слову -
Задаю вопрос с намеком, то есть лезу на скандал:
"Если б Кащенко, к примеру, лег лечиться к Пирогову -
Пирогов бы без причины резать Кащенку не стал..."

Доктор мой не лыком шит -
Он хитер и осторожен.
"Да, вы правы, но возможен
Ход обратный", - говорит.

Вот палата на пять коек,
Вот профессор входит в дверь -
Тычет пальцем: "Параноик", -
И поди его проверь!

Хорошо, что вас, светила, всех повесили на стенку -
Я за вами, дорогие, как за каменной стеной,
На Вишневского надеюсь, уповаю на Бурденку, -
Подтвердят, что не душевно, а духовно я больной!

Род мой крепкий - весь в меня, -
Правда, прадед был незрячий;
Шурин мой - белогорячий,
Но ведь шурин - не родня!

"Доктор, мы здесь с глазу на глаз -
Отвечай же мне, будь скор:
Или будет мне диагноз,
Или будет - приговор?"

И врачи, и санитары, и светила все смутились,
Заоконное светило закатилось за спиной,
И очечки на цепочке как бы влагою покрылись,
У отца желтухи щечки вдруг покрылись белизной.

И нависло острие,
И поежилась бумага, -
Доктор действовал во благо,
Жалко - благо не мое, -

Но не лист перо стальное -
Грудь проткнуло, как стилет:
Мой диагноз - паранойя,
Это значит - пара лет!

1976
Ноль семь

Для меня эта ночь - вне закона,
Я пишу - по ночам больше тем.
Я хватаюсь за диск телефона,
Набираю вечное ноль семь.

"Девушка, здравствуйте! Как вас звать?" - "Тома".
"Семьдесят вторая! Жду дыханье затая...
Быть не может, повторите, я уверен - дома!..
Вот уже ответили.
Ну здравствуй, это я!"

Эта ночь для меня вне закона,
Я не сплю - я кричу: "Поскорей!.."
Почему мне в кредит, по талону
Предлагают любимых людей!

"Девушка, слушайте! Семьдесят вторая!
Не могу дождаться, и часы мои стоят...
К дьяволу все линии - я завтра улетаю!..
Вот уже ответили.
Ну здравствуй, это я!"

Телефон для меня - как икона,
Телефонная книга - триптих,
Стала телефонистка мадонной,
Расстоянье на миг сократив.

"Девушка, милая! Я прошу - продлите!
Вы теперь как ангел - не сходите ж с алтаря!
Самое главное - впереди, поймите...
Вот уже ответили.
Ну здравствуй, это я!"

Что, опять поврежденье на трассе?
Что, реле там с ячейкой шалят?
Мне плевать - буду ждать, - я согласен
Начинать каждый вечер с нуля!

"Ноль семь, здравствуйте! Снова я". - "Да что вам?"
"Нет, уже не нужно, - нужен город Магадан.
Не даю вам слова, что звонить не буду снова, -
Просто друг один - узнать, как он, бедняга, там..."

Эта ночь для меня вне закона,
Ночи все у меня не для сна, -
А усну - мне приснится мадонна,
На кого-то похожа она.

"Девушка, милая! Снова я, Тома!
Не могу дождаться - жду дыханье затая...
Да, меня!.. Конечно, я!.. Да, я!.. Конечно, дома!"
"Вызываю... Отвечайте..." - "Здравствуй, это я!"

1969
Ну о чем с тобой говорить…

Ну о чем с тобой говорить!
Все равно ты порешь ахинею, -
Лучше я пойду к ребятам пить -
У ребят есть мысли поважнее.

У ребят серьезный разговор -
Например, о том, кто пьет сильнее.
У ребят широкий кругозор -
От ларька до нашей бакалеи.

Разговор у нас и прям и груб -
Две проблемы мы решаем глоткой:
Где достать недостающий рупь
И - кому потом бежать за водкой.

Ты даешь мне утром хлебный квас -
Ну что тебе придумать в оправданье!
Интеллекты разные у нас, -
Повышай свое образованье!

1964
О вкусах не спорят

О вкусах не спорят: есть тысяча мнений -
Я этот закон на себе испытал, -
Ведь даже Эйнштейн, физический гений,
Весьма относительно все понимал.

Оделся по моде, как требует век, -
Вы скажете сами:
"Да это же просто другой человек!"
А я - тот же самый.

Вот уж действительно
Все относительно, -
Все-все, все.

Набедренный пояс из шкуры пантеры, -
О да, неприлично, согласен, ей-ей,
Но так одевались все до нашей эры,
А до нашей эры - им было видней.

Оделся по моде как в каменный век, -
Вы скажете сами:
"Да это же просто другой человек!"
А я - тот же самый.

Вот уж действительно
Все относительно, -
Все-все, все.

Оденусь как рыцарь и после турнира -
Знакомые вряд ли узнают меня, -
И крикну, как Ричард я в драме Шекспира:
"Коня мне! Полцарства даю за коня!"

Но вот усмехнется и скажет сквозь смех
Ценитель упрямый:
"Да это же просто другой человек!"
А я - тот же самый.

Вот уж действительно
Все относительно, -
Все-все, все.

Вот трость, канотье - я из нэпа, - похоже?
Не надо оваций - к чему лишний шум!
Ах, в этом костюме узнали, - ну что же,
Тогда я одену последний костюм.

Долой канотье, вместо тросточки - стек, -
И шепчутся дамы:
"Да это же просто другой человек!"
А я - тот же самый.

Вот уж действительно
Все относительно, -
Все-все, все.

1966
О нашей встрече

О нашей встрече что там говорить! -
Я ждал ее, как ждут стихийных бедствий, -
Но мы с тобою сразу стали жить,
Не опасаясь пагубных последствий.

Я сразу сузил круг твоих знакомств,
Одел, обул и вытащил из грязи, -
Но за тобой тащился длинный хвост -
Длиннющий хвост твоих коротких связей.

Потом, я помню, бил друзей твоих:
Мне с ними было как-то неприятно, -
Хотя, быть может, были среди них
Наверняка отличные ребята.

О чем просила - делал мигом я, -
Я каждый день старался сделать ночью брачной.
Из-за тебя под поезд прыгнул я,
Но, слава богу, не совсем удачно.

И если б ты ждала меня в тот год,
Когда меня отправили на дачу, -
Я б для тебя украл весь небосвод
И две звезды Кремлевские в придачу.

И я клянусь - последний буду гад! -
Не ври, не пей - и я прощу измену, -
И подарю тебе Большой театр
И Малую спортивную арену.

А вот теперь я к встрече не готов:
Боюсь тебя, боюсь речей интимных -
Как жители японских городов
Боятся повторенья Хиросимы.

1964
Песенка о переселении душ

Кто верит в Магомета, кто - в Аллаха, кто - в Исуса,
Кто ни во что не верит - даже в черта, назло всем, -
Хорошую религию придумали индусы:
Что мы, отдав концы, не умираем насовсем.

Стремилась ввысь душа твоя -
Родишься вновь с мечтою,
Но если жил ты как свинья -
Останешься свиньею.

Пусть косо смотрят на тебя - привыкни к укоризне, -
Досадно - что ж, родишься вновь на колкости горазд.
А если видел смерть врага еще при этой жизни,
В другой тебе дарован будет верный зоркий глаз.

Живи себе нормальненько -
Есть повод веселиться:
Ведь, может быть, в начальника
Душа твоя вселится.

Пускай живешь ты дворником - родишься вновь прорабом,
А после из прораба до министра дорастешь, -
Но, если туп, как дерево - родишься баобабом
И будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь.

Досадно попугаем жить,
Гадюкой с длинным веком, -
Не лучше ли при жизни быть
Приличным человеком?!

Так кто есть кто, так кто был кем? - мы никогда не знаем.
Кто был никем, тот станет всем - задумайся о том!
Быть может, тот облезлый кот - был раньше негодяем,
А этот милый человек - был раньше добрым псом.

Я от восторга прыгаю,
Я обхожу искусы, -
Удобную религию
Придумали индусы!

1969

О фатальных датах и цифрах
Моим друзьям - поэтам

Кто кончил жизнь трагически, тот - истинный поэт,
А если в точный срок, так - в полной мере:
На цифре 26 один шагнул под пистолет,
Другой же - в петлю слазил в "Англетере".

А 33 Христу - он был поэт, он говорил:
"Да не убий!" Убьешь - везде найду, мол.
Но - гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил,
Чтоб не писал и чтобы меньше думал.

С меня при цифре 37 в момент слетает хмель, -
Вот и сейчас - как холодом подуло:
Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль
И Маяковский лег виском на дуло.

Задержимся на цифре 37! Коварен бог -
Ребром вопрос поставил: или - или!
На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо, -
А нынешние - как-то проскочили.

Дуэль не состоялась или - перенесена,
А в 33 распяли, но - не сильно,
А в 37 - не кровь, да что там кровь! - и седина
Испачкала виски не так обильно.

"Слабо стреляться?! В пятки, мол, давно ушла душа!"
Терпенье, психопаты и кликуши!
Поэты ходят пятками по лезвию ножа -
И режут в кровь свои босые души!

На слово "длинношеее" в конце пришлось три "е", -
Укоротить поэта! - вывод ясен, -
И нож в него! - но счастлив он висеть на острие,
Зарезанный за то, что был опасен!

Жалею вас, приверженцы фатальных дат и цифр, -
Томитесь, как наложницы в гареме!
Срок жизни увеличился - и, может быть, концы
Поэтов отодвинулись на время!

1971
Обидно и досадно

Обидно и досадно,
До слез и до мучения,
Что в жизни так странно мы встретились с тобой,
Что в жизни так поздно мы встретились с тобой.

Развязка,как сказка,
Завязка - страдание,
Но пропость разрыва легла между нами,
Но пропость разрыва легла между нами,
Мы только знакомы, как странно, как странно.

Обидно и досадно,
До слез и до мучения,
Что в жизни так поздно мы встретились с тобой,
Что в жизни так поздно мы встретились с тобой.
Ода сплетника

Я славлю скважины замочные,
Клевешущему испалать,
Все репутации подмочены,
Трещит под ним спальная кровать.
Ух, сплетники, ух, их рассказы,
Люблю их царственные рты,
Их уши точно унитазы,
Непогрешимы и чисты.

И версии урчат отчаянно
В лаборатории ушей,
Что кот на даче у Ашанина,
Сожрал соседских голубей,
Что гражданина А. Вредительски
Накрыли с балериной Б.

Я жил тогда в Новосибирске,
Блестали сплетни о себе,
Как пулеметы телефоны
Меня косили наповал,
И точно тенор Анемоны,
Я ананимки читал.

Междугородные звонили,
И голос пахнущий ванилью,
Шептал, что ты опять дуришь,
Что твой поклонний туп и рыж,
Что таешь, таешь льдышкой тонкой,
В пожатье пышущих ручищ.

Я возвращал на Валхонке
Бежали черные ручьи,
И все оказывалось шуткой,
Насквозь придуманной виной,
И ты запахивала шубку,
И пахла снегом и весной.

Любимая, наташа, чудо,
Чистейшее среди клевет,
Чем траурнее перессуды,
Тем чище твой высокий свет,
Та лошь становится гарантией,
Твоей любви, твоей тоски.

Орите, милые, горланте,
Даздравствуют клеветники!,
Матуйте, дергайтеся от тика,
Но почему так страшно тихо,
Тебя не судят, не винят,
И телефоны не звонят.
Гитара

Один музыкант объяснил мне пространно,
Что будто гитара свой век отжила, -
Заменят гитару электроорганы,
Элекророяль и электропила...

Гитара опять
Не хочет молчать -
Поет ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..

Я слышал вчера - кто-то пел на бульваре:
Был голос уверен, был голос красив, -
Но кажется мне - надоело гитаре
Звенеть под его залихватский мотив.

И все же опять
Не хочет молчать -
Поет ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..

Электророяль мне, конечно, не пара -
Другие появятся с песней другой, -
Но кажется мне - не уйдем мы с гитарой
В заслуженный и нежеланный покой.

Гитара опять
Не хочет молчать -
Поет ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..

1966
Тюменская нефть

Один чудак из партии геологов
Сказал мне, вылив грязь из сапога:
"Послал же бог на головы нам олухов!
Откуда нефть - когда кругом тайга?

И деньги - в прорву, - лучше бы на тыщи те
Построить детский сад на берегу:
Вы ничего в Тюмени не отыщите -
В болото вы вгоняете деньгу!"

И шлю депеши в центр из Тюмени я:
Дела идут, все боле-менее!..
Мне отвечают, что у них сложилось мнение,
Что меньше "более" у нас, а больше "менее".

А мой рюкзак
Пустой на треть.
"А с нефтью как?"
"Да будет нефть!"

Давно прошли открытий эпидемии,
И с лихорадкой поисков - борьба, -
И дали заключенье в академии:
В Тюмени с нефтью полная труба!

Нет бога нефти здесь - перекочую я:
Раз бога нет - не будет короля!..
Но только вот нутром и носом чую я,
Что подо мной не мертвая земля!

И шлю депеши в центр из Тюмени я:
Дела идут, все боле-менее!..
Мне не поверили - и оставалось мнение,
Что меньше "более" у нас, а больше "менее".

Пустой рюкзак -
Исчезла снедь...
"А с нефтью как?"
"Да будет нефть!"

И нефть пошла! Мы, по болотам рыская,
Не на пол-литра выиграли спор -
Тюмень, Сибирь, земля хантымансийская
Сквозила нефтью из открытых пор.

Моряк, с которым столько переругано, -
Не помню уж, с какого корабля, -
Все перепутал и кричал испуганно:
"Земля! Глядите, братики, земля!"

И шлю депеши в центр из Тюмени я:
Дела идут, все боле-менее,
Что - прочь сомнения, что - есть месторождения,
Что - больше "более" у нас и меньше "менее"...

Так я узнал -
Бог нефти есть, -
И он сказал:
"Копайте здесь!"

И бил фонтан и рассыпался искрами,
При свете их я Бога увидал:
По пояс голый он, с двумя канистрами
Холодный душ из нефти принимал.

И ожила земля, и помню ночью я
На той земле танцующих людей...
Я счастлив, что, превысив полномочия,
Мы взяли риск - и вскрыли вены ей!

1972
Одна научная загадка или
почему аборигены съели Кука

Не хватайтесь за чужие талии,
Вырвавшись из рук своих подруг!
Вспомните, как к берегам Австралии
Подплывал покойный ныне Кук,

Как, в кружок усевшись под азали,
Поедом - с восхода до зари -
Ели в этой солнечной Австралии
Друга дружку злые дикари.

Но почему аборигены съели Кука?
За что - неясно, молчит наука.
Мне представляется совсем простая штука:
Хотели кушать - и съели Кука!

Есть вариант, что ихний вождь - Большая Бука -
Сказал, что - очень вкусный кок на судне Кука...
Ошибка вышла - вот о чем молчит наука:
Хотели - кока, а съели - Кука!

И вовсе не было подвоха или трюка -
Вошли без стука, почти без звука, -
Пустили в действие дубинку из бамбука -
Тюк! прямо в темя - и нету Кука!

Но есть, однако же, еще предположенье,
Что Кука съели из большого уваженья, -
Что всех науськивал колдун - хитрец и злюка:
"Ату, ребята, хватайте Кука!

Кто уплетет его без соли и без лука,
Тот сильным, смелым, добрым будет - вроде Кука!"
Кому-то под руку попался каменюка -
Метнул, гадюка, - и нету Кука!

А дикари теперь заламывают руки,
Ломают копья, ломают луки,
Сожгли и бросили дубинки из бамбука -
Переживают, что съели Кука!

1971, 1972, 1973, 1976, ред. 1978
Ой, где был я вчера

Ой, где был я вчера - не найду, хоть убей!
Только помню, что стены - с обоями,
Помню - Клавка была, и подруга при ей, -
Целовался на кухне с обоими.

А наутро я встал -
Мне давай сообщать,
Что хозяйку ругал,
Всех хотел застращать,
Будто голым скакал,
Будто песни орал,
А отец, говорил,
У меня - генерал!

А потом рвал рубаху и бил себя в грудь,
Говорил, будто все меня продали,
И гостям, говорят, не давал продыхнуть -
Донимал их блатными аккордами.

А потом кончил пить -
Потому что устал, -
Начал об пол крушить
Благородный хрусталь,
Лил на стены вино,
А кофейный сервиз,
Растворивши окно,
Взял да выбросил вниз.

И никто мне не мог даже слова сказать.
Но потом потихоньку оправились, -
Навалились гурьбой, стали руки вязать,
А потом уже - все позабавились.

Кто - плевал мне в лицо,
А кто - водку лил в рот,
А какой-то танцор
Бил ногами в живот...
Молодая вдова,
Верность мужу храня, -
Ведь живем однова -
Пожалела меня.

И бледнел я на кухне разбитым лицом,
Делал вид, что пошел на попятную,
"Развяжите, - кричал, - да и дело с концом!"
Развязали, - но вилки попрятали.

Тут вообще началось -
Не опишешь в словах, -
И откуда взялось
Столько силы в руках! -
Я как раненый зверь
Напоследок чудил:
Выбил окна и дверь
И балкон уронил.

Ой, где был я вчера - не найду днем с огнем!
Только помню, что стены - с обоями, -
И осталось лицо - и побои на нем, -
Ну куда теперь выйти с побоями!

...Если правда оно -
Ну, хотя бы на треть, -
Остается одно:
Только лечь помереть!
Хорошо, что вдова
Все смогла пережить,
Пожалела меня -
И взяла к себе жить.

1967

Он был хирургом,
даже "нейро"…

Он был хирургом, даже "нейро",
Хотя и путал мили с га,
На съезде в Рио-де-Жанейро
Пред ним все были мелюзга.

Всех, кому уже жить не светило,
Превращал он в нормальных людей.
Но огромное это светило,
К сожалению было еврей.

В науке он привык бороться.
И за скачком - всегда скачок!
Он одному первопроходцу
Поставил новый мозжечок.

1967
Он не вернулся из боя

Почему все не так? Вроде - все как всегда:
То же небо - опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода...
Только - он не вернулся из боя.

Мне теперь не понять, кто же прав был из нас
В наших спорах без сна и покоя.
Мне не стало хватать его только сейчас -
Когда он не вернулся из боя.

Он молчал невпопад и не в такт подпевал,
Он всегда говорил про другое,
Он мне спать не давал, он с восходом вставал, -
А вчера не вернулся из боя.

То, что пусто теперь, - не про то разговор:
Вдруг заметил я - нас было двое...
Для меня - будто ветром задуло костер,
Когда он не вернулся из боя.

Нынче вырвалась, словно из плена, весна,
По ошибке окликнул его я:
"Друг, оставь прикурить!" - а в ответ - тишина...
Он вчера не вернулся из боя.

Наши мертвые нас не оставят в беде,
Наши павшие - как часовые...
Отражается небо в лесу, как в воде, -
И деревья стоят голубые.

Нам и места в землянке хватало вполне,
Нам и время текло - для обоих...
Все теперь - одному, - только кажется мне -
Это я не вернулся из боя.

1969
Она была в Париже

Л. Лужиной

Наверно, я погиб: глаза закрою - вижу.
Наверно, я погиб: робею, а потом -
Куда мне до нее - она была в Париже,
И я вчера узнал - не только в нем одном!

Какие песни пел я ей про Север дальний! -
Я думал: вот чуть-чуть - и будем мы на ты, -
Но я напрасно пел о полосе нейтральной -
Ей глубоко плевать, какие там цветы.

Я спел тогда еще - я думал, это ближе -
"Про счетчик", "Про того, кто раньше с нею был"...
Но что ей до меня - она была в Париже, -
Ей сам Марсель Марсо чевой-то говорил!

Я бросил свой завод, хоть, в общем, был не вправе, -
Засел за словари на совесть и на страх...
Но что ей оттого - она уже в Варшаве, -
Мы снова говорим на разных языках...

Приедет - я скажу по-польски: "Прошу пани,
Прими таким, как есть, не буду больше петь..."
Но что ей до меня - она уже в Иране, -
Я понял: мне за ней, конечно, не успеть!

Она сегодня здесь, а завтра будет в Осле, -
Да, я попал впросак, да, я попал в беду!..
Кто раньше с нею был, и тот, кто будет после, -
Пусть пробуют они - я лучше пережду!

1966
Она была в Париже

Л. Лужиной

1966
Романс

Она была чиста как снег зимой.
В грязь - соболя, - иди по ним - по праву...
Но вот мне руки жжет ея письмо -
Я узнаю мучительную правду...

Не ведал я: смиренье - только маска,
И маскарад закончится сейчас, -
Да, в этот раз я потерпел фиаско -
Надеюсь, это был последний раз.

Подумал я: дни сочтены мои,
Дурная кровь в мои проникла вены, -
Я сжал письмо как голову змеи -
Сквозь пальцы просочился яд измены.

Не ведать мне страданий и агоний,
Мне встречный ветер слезы оботрет,
Моих коней обида не нагонит,
Моих следов метель не заметет.

Итак, я оставляю позади,
Под этим серым неприглядным небом,
Дурман фиалок, наготу гвоздик
И слезы вперемешку с талым снегом.

Москва слезам не верит и слезинкам -
И не намерен больше я рыдать, -
Спешу навстречу новым поединкам -
И, как всегда, намерен побеждать!

1969
Она на двор -
он со двора…

Она на двор - он со двора, -
Такая уж любовь у них.
А он работает с утра,
Всегда с утра работает.

Ее никто и знать не знал,
А он считал пропащею,
А он носился и страдал
Идеею навязчивой:

У ней отец - полковником,
А у него - пожарником, -
Он, в общем, ей не ровня был,
Но вел себя охальником.

Роман случился просто так,
Роман так странно начался:
Он предложил ей четвертак -
Она давай артачиться...

А черный дым все шел и шел,
А черный дым взвивался вверх...
И так им было хорошо -
Любить ее он клялся век.

А клены длинные росли -
Считались колокольнями, -
А люди шли, а люди шли,
Путями шли окольными...

Какие странные дела
У нас в России лепятся!
А как она ему дала,
Расскажут - не поверится...

А после дела темного,
А после дела крупного
Искал места укромные,
Искал места уютные.

А если б наша власть была
Для нас для всех понятная,
То счастие б она нашла, -
А нынче жизнь - проклятая!..

1965
Оплавляются свечи…

Оплавляются свечи
На старинный паркет,
И стекает на плечи
Серебро с эполет.
Как в агонии бродит
Золотое вино...
Все былое уходит, -
Что придет - все равно.

И, в предсмертном томленье
Озираясь назад,
Убегают олени,
Нарываясь на залп.
Кто-то дуло наводит
На невинную грудь...
Все былое уходит, -
Пусть придет что-нибудь.

Кто-то злой и умелый,
Веселясь, наугад
Мечет острые стрелы
В воспаленный закат.
Слышно в буре мелодий
Повторение нот...
Пусть былое уходит, -
Пусть придет что придет.

1972
Песня автомобилиста

Отбросив прочь свой деревянный посох,
Упав на снег и полежав ничком,
Я встал - и сел в "погибель на колесах",
Презрев передвижение пешком.

Я не предполагал играть с судьбою,
Не собирался спирт в огонь подлить, -
Я просто этой быстрою ездою
Намеревался жизнь себе продлить.

Подошвами своих спортивных "чешек"
Топтал я прежде тропы и полы -
И был неуязвим я для насмешек,
И был недосягаем для хулы.

Но я в другие перешел разряды -
Меня не примут в общую кадриль, -
Я еду, я ловлю косые взгляды
И на меня, и на автомобиль.

Прервав общенье и рукопожатья,
Отворотилась прочь моя среда, -
Но кончилось глухое неприятье -
И началась открытая вражда.

Я в мир вкатился, чуждый нам по духу,
Все правила движения поправ, -
Орудовцы мне робко жали руку,
Вручая две квитанции на штраф.

Я во вражду включился постепенно,
Я утром зрел плоды ночных атак:
Морским узлом завязана антенна...
То был намек: с тобою будет так!

Прокравшись огородами, полями,
Вонзали шила в шины, как кинжал, -
Я ж отбивался целый день рублями -
И не сдавался, и в боях мужал.

Безлунными ночами я нередко
Противника в засаде поджидал, -
Но у него поставлена разведка -
И он в засаду мне не попадал.

И вот - как "языка" - бесшумно сняли
Передний мост и унесли во тьму.
Передний мост!.. Казалось бы - детали, -
Но без него и задний ни к чему.

Я доставал рули, мосты, колеса, -
Не за глаза красивые - за мзду.
И понял я: не одолеть колосса, -
Назад - пока машина на ходу!

Назад, к моим нетленным пешеходам!
Пусти назад, о, отворись, сезам!
Назад в метро, к подземным пешеходам!
Разгон, руль влево и - по тормозам!

...Восстану я из праха, вновь обыден,
И улыбнусь, выплевывая пыль:
Теперь народом я не ненавидим
За то, что у меня автомобиль!

1971 или 1972
Свой остров

Отплываем в теплый край
навсегда.
Наше плаванье, считай, -
на года.
Ставь фортуны колесо
поперек,
Мы про штормы знаем все
наперед.

Поскорей на мачту лезь, старик! -
Встал вопрос с землей остро, -
Может быть, увидишь материк,
Ну а может быть - остров.

У кого-нибудь расчет
под рукой,
Этот кто-нибудь плывет
на покой.
Ну а прочие - в чем мать
родила -
Не на отдых, а опять -
на дела.

Ты судьбу в монахини постриг,
Смейся ей в лицо просто.
У кого - свой личный материк,
Ну а у кого - остров.

Мне накаркали беду
с дамой пик,
Нагадали, что найду
материк, -
Нет, гадалка, ты опять
не права -
Мне понравилось искать
острова.

Вот и берег призрачно возник, -
Не спеша - считай до ста.
Что это, тот самый материк
Или это мой остров?..

1970
Ох, как в третьем отделении

Ох, как в третьем отделении, -лении,
По цареву повеленью, -ленью,
Храбрый третий генерал всех жандармов собирал,
Для промывки ихней глотки он давал по рюмке водки,
По полтиннику дарил, речь такую говорил,
Он говорил:
"Подозрительные лица, лица,
расплодилися в столице,-лице,
и бунтуют и мутят, и меня убить хотят,
уж вы, сильные мундиры, обыщите все квартиры,
от царя дана нам власть,
знать тащи, ребята, в часть,
если где сопротивленье, в морду бей без промедленья,
сам третий генерал отвечает за скандал."
ча-ча-ча.
Охота на волков

Рвусь из сил - и из всех сухожилий,
Но сегодня - опять как вчера:
Обложили меня, обложили -
Гонят весело на номера!

Из-за елей хлопочут двустволки -
Там охотники прячутся в тень, -
На снегу кувыркаются волки,
Превратившись в живую мишень.

Идет охота на волков, идет охота -
На серых хищников, матерых и щенков!
Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,
Кровь на снегу - и пятна красные флажков.

Не на равных играют с волками
Егеря - но не дрогнет рука, -
Оградив нам свободу флажками,
Бьют уверенно, наверняка.

Волк не может нарушить традиций, -
Видно, в детстве - слепые щенки -
Мы, волчата, сосали волчицу
И всосали: нельзя за флажки!

И вот - охота на волков, идет охота -
На серых хищников, матерых и щенков!
Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,
Кровь на снегу - и пятна красные флажков.

Наши ноги и челюсти быстры, -
Почему же, вожак, - дай ответ -
Мы затравленно мчимся на выстрел
И не пробуем - через запрет?!

Волк не может, не должен иначе.
Вот кончается время мое:
Тот, которому я предназначен,
Улыбнулся - и поднял ружье.

Я из повиновения вышел -
За флажки, - жажда жизни сильней!
Только сзади я с радостью слышал
Удивленные крики людей.

Рвусь из сил - и из всех сухожилий,
Но сегодня не так, как вчера:
Обложили меня, обложили -
Но остались ни с чем егеря!

1968
Охота на волков

1968
Охота на кабанов

Грязь сегодня еще непролазней,
Сверху мразь, словно бог без штанов, -
К черту дождь - у охотников праздник:
Им сегодня стрелять кабанов.

Били в ведра и гнали к болоту,
Вытирали промокшие лбы,
Презирали лесов позолоту,
Поклонялись азарту пальбы.

Егерей за кровожадность не пинайте,
Вы охотников носите на руках, -
Любим мы кабанье мясо в карбонате,
Обожаем кабанов в окороках.

Кабанов не тревожила дума:
Почему и за что, как в плену, -
Кабаны убегали от шума,
Чтоб навек обрести тишину.

Вылетали из ружей жаканы,
Без разбору разя, наугад, -
Будто радостно бил в барабаны
Боевой пионерский отряд.

Шум, костер и тушенка из банок,
И "охотничья" водка - на стол.
Только полз присмиревший подранок,
Завороженно глядя на ствол.

А потом - спирт плескался в канистре,
Спал азарт, будто выигран бой:
Снес подранку полчерепа выстрел -
И рога протрубили отбой.

Мне сказали они про охоту,
Над угольями тушу вертя:
"Стосковались мы, видно, по фронту, -
По атакам, да и по смертям.

Это вроде мы снова в пехоте,
Это вроде мы снова - в штыки,
Это душу отводят в охоте
Уцелевшие фронтовики..."

1970
Конец "Охоты на волков",
или охота с вертолетов

Михаилу Шемякину

Словно бритва рассвет полоснул по глазам,
Отворились курки, как волшебный сезам,
Появились стрелки, на помине легки, -
И взлетели стрекозы с протухшей реки,
И потеха пошла - в две руки, в две руки!

Вы легли на живот и убрали клыки.
Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки,
Чуял волчие ямы подушками лап;
Тот, кого даже пуля догнать не могла б, -
Тоже в страхе взопрел и прилег - и ослаб.

Чтобы жизнь улыбалась волкам - не слыхал, -
Зря мы любим ее, однолюбы.
Вот у смерти - красивый широкий оскал
И здоровые, крепкие зубы.

Улыбнемся же волчей ухмылкой врагу -
Псам еще не намылены холки!
Но - на татуированном кровью снегу
Наша роспись: мы больше не волки!

Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав,
К небесам удивленные морды задрав:
Либо с неба возмездье на нас пролилось,
Либо света конец - и в мозгах перекос, -
Только били нас в рост из железных стрекоз.

Кровью вымокли мы под свинцовым дождем -
И смирились, решив: все равно не уйдем!
Животами горячими плавили снег.
Эту бойню затеял не Бог - человек:
Улетающим - влет, убегающим - в бег...

Свора псов, ты со стаей моей не вяжись,
В равной сваре - за нами удача.
Волки мы - хороша наша волчая жизнь,
Вы собаки - и смерть вам собачья!

Улыбнемся же волчей ухмылкой врагу,
Чтобы в корне пресечь кривотолки.
Но - на татуированном кровью снегу
Наша роспись: мы больше не волки!

К лесу - там хоть немногих из вас сберегу!
К лесу, волки, - труднее убить на бегу!
Уносите же ноги, спасайте щенков!
Я мечусь на глазах полупьяных стрелков
И скликаю заблудшие души волков.

Те, кто жив, затаились на том берегу.
Что могу я один? Ничего не могу!
Отказали глаза, притупилось чутье...
Где вы, волки, былое лесное зверье,
Где же ты, желтоглазое племя мое?!

...Я живу, но теперь окружают меня
Звери, волчих не знавшие кличей, -
Это псы, отдаленная наша родня,
Мы их раньше считали добычей.

Улыбаюсь я волчей ухмылкой врагу,
Обнажаю гнилые осколки.
Но - на татуированном кровью снегу
Наша роспись: мы больше не волки!

1977-1978
Ошибка вышла

Я был и слаб и уязвим,
Дрожал всем существом своим,
Кровоточил своим больным
Истерзанным нутром, -

И, словно в пошлом попурри,
Огромный лоб возник в двери
И озарился изнутри
Здоровым недобром.

И властно дернулась рука:
"Лежать лицом к стене!" -
И вот мне стали мять бока
На липком топчане.

А самый главный - сел за стол,
Вздохнул осатанело
И что-то на меня завел,
Похожее на "дело".

Вот в пальцах цепких и худых
Смешно задергался кадык,
Нажали в пах, потом - под дых,
На печень-бедолагу, -

Когда давили под ребро -
Как екнуло мое нутро!
И кровью харкало перо
В невинную бумагу.

В полубреду, в полупылу
Разделся донага, -
В углу готовила иглу
Нестарая карга, -

И от корней волос до пят
По телу ужас плелся:
А вдруг уколом усыпят,
Чтоб сонный раскололся?!

Он, потрудясь над животом,
Сдавил мне череп, а потом
Предплечья мне стянул жгутом
И крови ток прервал, -

Я, было, взвизгнул, но замолк, -
Сухие губы на замок, -
А он кряхтел, кривился, мок,
Писал и ликовал.

Он в раж вошел - знакомый раж, -
Но я как заору:
Чего строчишь? А ну, покажь
Секретную муру!.."

Подручный - бывший психопат -
Связал мои запястья, -
Тускнели, выложившись в ряд,
Орудия пристрастья.

Я терт и бит, и нравом крут,
Могу - вразнос, могу - враскрут, -
Но тут смирят, но тут уймут -
Я никну и скучаю.

Лежу я, голый как сокол,
А главный - шмыг да шмыг за стол -
Все что-то пишет в протокол,
Хоть я не отвечаю.

Нет, надо силы поберечь,
А то уже устал, -
Ведь скоро пятки будут жечь,
Чтоб я захохотал,

Держусь на нерве, начеку,
Но чувствую отвратно, -
Мне в горло сунули кишку -
Я выплюнул обратно.

Я взят в тиски, я в клещи взят -
По мне елозят, егозят,
Все вызвать, выведать хотят,
Все пробуют на ощупь, -
Тут не пройдут и пять минут,
Как душу вынут, изомнут,
Всю испоганят, изорвут,
Ужмут и прополощут.

"Дыши, дыши поглубже ртом!
Да выдохни, - умрешь!"
"У вас тут выдохни - потом
Навряд ли и вздохнешь!"

Во весь свой пересохший рот
Я скалюсь: "Ну, порядки!
У вас, ребятки, не пройдет
Играть со мною в прятки!"

Убрали свет и дали газ,
Доска какая-то зажглась, -
И гноем брызнуло из глаз,
И булькнула трахея.
Он стервенел, входил в экстаз,
Приволокли зачем-то таз...
Я видел это как-то раз -
Фильм в качестве трофея.

Ко мне заходят со спины
И делают укол...
"Колите, сукины сыны,
Но дайте протокол!"

Я даже на колени встал,
Я к тазу лбом прижался;
Я требовал и угрожал,
Молил и унижался.

Но туже затянули жгут,
Вон вижу я - спиртовку жгут,
Все рыжую чертовку ждут
С волосяным кнутом.
Где-где, а тут свое возьмут!
А я гадаю, старый шут:
Когда же раскаленный прут -
Сейчас или потом?

Шабаш калился и лысел,
Пот лился горячо, -
Раздался звон - и ворон сел
На белое плечо.

И ворон крикнул: "Nеvеrмоrе!" -
Проворен он и прыток, -
Напоминает: прямо в морг
Выходит зал для пыток.

Я слабо поднимаю хвост,
Хотя для них я глуп и прост:
"Эй! За пристрастный ваш допрос
Придется отвечать!
Вы, как вас там по именам, -
Вернулись к старым временам!
Но протокол допроса нам
Обязаны давать!"

И я через плечо кошу
На писанину ту:
"Я это вам не подпишу,
Покуда не прочту!"

Мне чья-то желтая спина
Ответила бесстрастно:
"А ваша подпись не нужна -
Нам без нее все ясно".

"Сестренка, милая, не трусь -
Я не смолчу, я не утрусь,
От протокола отопрусь
При встрече с адвокатом!
Я ничего им не сказал,
Ни на кого не показал, -
Скажите всем, кого я знал:
Я им остался братом!"

Он молвил, подведя черту:
"Читай, мол, и остынь!"
Я впился в писанину ту,
А там - одна латынь...

В глазах - круги, в мозгу - нули, -
Проклятый страх, исчезни:
Они же просто завели
Историю болезни!

1975-1976
Памятник

Я при жизни был рослым и стройным,
Не боялся ни слова, ни пули
И в привычные рамки не лез, -
Но с тех пор, как считаюсь покойным,
Охромили меня и согнули,
К пьедесталу прибив "Ахиллес".

Не стряхнуть мне гранитного мяса
И не вытащить из постамента
Ахиллесову эту пяту,
И железные ребра каркаса
Мертво схвачены слоем цемента, -
Только судороги по хребту.

Я хвалился косою саженью -
Нате смерьте! -
Я не знал, что подвергнусь суженью
После смерти, -
Но в обычные рамки я всажен -
На спор вбили,
А косую неровную сажень -
Распрямили.

И с меня, когда взял я да умер,
Живо маску посмертную сняли
Расторопные члены семьи, -
И не знаю, кто их надоумил, -
Только с гипса вчистую стесали
Азиатские скулы мои.

Мне такое не мнилось, не снилось,
И считал я, что мне не грозило
Оказаться всех мертвых мертвей, -
Но поверхность на слепке лоснилась,
И могильною скукой сквозило
Из беззубой улыбки моей.

Я при жизни не клал тем, кто хищный,
В пасти палец,
Подходившие с меркой обычной -
Опасались, -
Но по снятии маски посмертной -
Тут же в ванной -
Гробовщик подошел ко мне с меркой
Деревянной...

А потом, по прошествии года, -
Как венец моего исправленья -
Крепко сбитый литой монумент
При огромном скопленье народа
Открывали под бодрое пенье, -
Под мое - с намагниченных лент.

Тишина надо мной раскололась -
Из динамиков хлынули звуки,
С крыш ударил направленный свет, -
Мой отчаяньем сорванный голос
Современные средства науки
Превратили в приятный фальцет.

Я немел, в покрывало упрятан, -
Все там будем! -
Я орал в то же время кастратом
В уши людям.
Саван сдернули - как я обужен, -
Нате смерьте! -
Неужели такой я вам нужен
После смерти?!

Командора шаги злы и гулки.
Я решил: как во времени оном -
Не пройтись ли, по плитам звеня? -
И шарахнулись толпы в проулки,
Когда вырвал я ногу со стоном
И осыпались камни с меня.

Накренился я - гол, безобразен, -
Но и падая - вылез из кожи,
Дотянулся железной клюкой, -
И, когда уже грохнулся наземь,
Из разодранных рупоров все же
Прохрипел я похоже: "Живой!"

И паденье меня и согнуло,
И сломало,
Но торчат мои острые скулы
Из металла!
Не сумел я, как было угодно -
Шито-крыто.
Я, напротив, - ушел всенародно
Из гранита.

1973
Парня спасем,
парня в детдом …

Парня спасем,
Парня в детдом -
На воспитанье!
Даром учить,
Даром поить,
Даром питанье!..

Жизнь - как вода,
Вел я всегда
Жизнь бесшабашную, -
Все ерунда,
Кроме суда
Самого страшного.

Все вам дадут,
Все вам споют -
Будьте прилежными, -
А за оклад -
Ласки дарят
Самые нежные.

Вел я всегда
Жизнь без труда -
Жизнь бесшабашную, -
Все ерунда,
Кроме суда
Самого страшного.

1964
Пародия на плохой детектив

Опасаясь контрразведки, избегая жизни светской,
Под английским псевдонимом "мистер Джон Ланкастер Пек",
Вечно в кожаных перчатках - чтоб не делать отпечатков, -
Жил в гостинице "Советской" несоветский человек.

Джон Ланкастер в одиночку, преимущественно ночью,
Щелкал носом - в ем был спрятан инфракрасный объектив, -
А потом в нормальном свете представало в черном цвете
То, что ценим мы и любим, чем гордится коллектив:

Клуб на улице Нагорной - стал общественной уборной,
Наш родной Центральный рынок - стал похож на грязный склад,
Искаженный микропленкой, ГУМ - стал маленькой избенкой,
И уж вспомнить неприлично, чем предстал театр МХАТ.

Но работать без подручных - может, грустно, а может скучно, -
Враг подумал - враг был дока, - написал фиктивный чек,
И, где-то в дебрях ресторана гражданина Епифана
Сбил с пути и с панталыку несоветский человек.

Епифан казался жадным, хитрым, умным, плотоядным,
Меры в женщинах и в пиве он не знал и не хотел.
В общем так: подручный Джона был находкой для шпиона, -
Так случиться может с каждым - если пьян и мягкотел!

"Вот и первое заданье: в три пятнадцать возле бани -
Может, раньше, а может, позже - остановится такси, -
Надо сесть, связать шофера, разыграть простого вора, -
А потом про этот случай раструбят по "Би-би-си".

И еще. Побрейтесь свеже, и на выставке в Манеже
К вам приблизится мужчина с чемоданом - скажет он:
"Не хотите ли черешни?" Вы ответите: "Конечно", -
Он вам даст батон с взрывчаткой - принесете мне батон.

А за это, друг мой пьяный, - говорил он Епифану, -
Будут деньги, дом в Чикаго, много женщин и машин!"
...Враг не ведал, дурачина: тот, кому все поручил он,
Был - чекист, майор разведки и прекрасный семьянин.

Да, до этих штучек мастер этот самый Джон Ланкастер!..
Но жестоко просчитался пресловутый мистер Пек -
Обезврежен он, и даже он пострижен и посажен, -
А в гостинице "Советской" поселился мирный грек.

1966
Парус

А у дельфина
Взрезано брюхо винтом!
Выстрела в спину
Не ожидает никто.
На батарее
Нету снарядов уже.
Надо быстрее
На вираже!

Парус! Порвали парус!
Каюсь! каюсь! каюсь!

Даже в дозоре
Можешь не встретить врага.
Это не горе -
Если болит нога.
Петли дверные
Многим скрипят, многим поют:
Кто вы такие?
Здесь вас не ждут!

Парус! Порвали парус!
Каюсь! каюсь! каюсь!

Многие лета -
Тем, кто поет во сне!
Все части света
Могут лежать на дне,
Все континенты
Могут гореть в огне, -
Только все это -
Не по мне!

Парус! Порвали парус!
Каюсь! каюсь! каюсь!

1966
Парус

Парус! Порвали парус!
Каюсь! каюсь! каюсь!

1966
В Древнем Риме

Как-то вечером патриции
Собрались у Капитолия
Новостями поделиться и
Выпить малость алкоголия.

Не вести ж бесед тверезыми!
Марк-патриций не мытарился -
Пил нектар большими дозами
И ужасно нанектарился.

И под древней под колонною
Он исторг из уст проклятия:
"Эх, с почтенною матреною
Разойдусь я скоро, братия!

Она спуталась с поэтами,
Помешалась на театрах -
Так и шастает с билетами
На приезжих гладиаторов!

"Я, - кричит, - от бескультурия
Скоро стану истеричкою!" -
В общем, злобствует как фурия,
Поощряема сестричкою!

Только цыкают и шикают...
Ох, налейте мне "двойных"!
Мне ж - рабы в лицо хихикают.
На войну бы мне, да нет войны!

Я нарушу все традиции -
Мне не справиться с обеими, -
Опускаюсь я, патриции,
Дую горькую с плебеями!

Я ей дом оставлю в Персии -
Пусть берет сестру-мегерочку, -
На отцовские сестерции
Заведу себе гетерочку.

У гетер хотя безнравственней,
Но они не обезумели.
У гетеры пусть все явственней,
Зато родственники умерли.

Там сумею исцелиться и
Из запоя скоро выйду я!"
...И пошли домой патриции,
Марку пьяному завидуя.

1969
Переворот в мозгах
из края в край…

Переворот в мозгах из края в край,
В пространстве - масса трещин и смещений:
В Аду решили черти строить рай
Для собственных грядущих поколений.

Известный черт с фамилией Черток -
Агент из Рая - ночью, внеурочно
Отстукал в Рай: в Аду черт знает что, -
Что точно - он, Черток, не знает точно.

Еще ввернул тревожную строку
Для шефа всех лазутчиков Амура:
"Я в ужасе, - сам Дьявол начеку,
И крайне ненадежна агентура".

Тем временем в Аду сам Вельзевул
Потребовал военного парада, -
Влез на трибуну, плакал и загнул:
"Рай, только рай - спасение для Ада!"

Рыдали черти и кричали: "Да!
Мы рай в родной построим Преисподней!
Даешь производительность труда!
Пять грешников на нос уже сегодня!"

"Ну что ж, вперед! А я вас поведу! -
Закончил Дьявол. - С богом! Побежали!"
И задрожали грешники в Аду,
И ангелы в Раю затрепетали.

И ангелы толпой пошли к Нему -
К тому, который видит все и знает, -
А он сказал: "Мне плевать на тьму!" -
И заявил, что многих расстреляет.

Что Дьявол - провокатор и кретин,
Его возня и крики - все не ново, -
Что ангелы - ублюдки, как один
И что Черток давно перевербован.

"Не Рай кругом, а подлинный бедлам, -
Спущусь на землю - там хоть уважают!
Уйду от вас к людям ко всем чертям -
Пускай меня вторично распинают!.."

И он спустился. Кто он? Где живет?..
Но как-то раз узрели прихожане -
На паперти у церкви нищий пьет,
"Я Бог, - кричит, - даешь на пропитанье!"

Конец печален (плачьте, стар и млад, -
Что перед этим всем сожженье Трои?)
Давно уже в Раю не рай, а ад, -
Но рай чертей в Аду зато построен!

1970
Передо мной любой факир…

Передо мной любой факир - ну просто карлик,
Я их держу за самых мелких фраеров, -
Возьмите мне один билет до Монте-Карло -
Я потревожу ихних шулеров!

Не соблазнят меня ни ихние красотки,
А на рулетку - только б мне взглянуть, -
Их банкометы мине вылижут подметки,
А я на поезд - и в обратный путь.

Играть я буду и на красных и на черных,
И Монте-Карло я облажу все углы, -
Останутся у них в домах игорных
Одни хваленые зеленые столы.

Я привезу с собою массу впечатлений:
Попью коктейли, послушаю джаз-банд, -
Я привезу с собою кучу ихних денег -
И всю валюту сдам в советский банк.

Я говорю про все про это без ухарства -
Шутить мне некогда: мне "вышка" на носу, -
Но пользу нашему родному государству
Наверняка я этим принесу!

1964

Песня о сентиментальном боксере

Удар, удар... Еще удар...
Опять удар - и вот
Борис Буткеев (Краснодар)
Проводит апперкот.

Вот он прижал меня в углу,
Вот я едва ушел...
Вот апперкот - я на полу
И мне нехорошо!

И думал Буткеев, мне челюсть кроша:
И жить хорошо, и жизнь хороша!

При счете семь я все лежу -
Рыдают землячки.
Встаю, ныряю, ухожу -
И мне идут очки.

Неправда, будто бы к концу
Я силы берегу, -
Бить человека по лицу
Я с детства не могу.

Но думал Буткеев, мне ребра круша:
И жить хорошо, и жизнь хороша!

В трибунах свист, в трибунах вой:
"Ату его, он трус!"
Буткеев лезет в ближний бой -
А я к канатам жмусь.

Но он пролез - он сибиряк,
Настырные они, -
И я сказал ему: "Чудак!
Устал ведь - отдохни!"

Но он не услышал - он думал, дыша:
Что жить хорошо, и жизнь хороша

А он все бьет - здоровый, черт! -
Я вижу - быть беде.
Ведь бокс не драка - это спорт
Отважных и т. д.

Вот он ударил - раз, два, три -
И... сам лишился сил, -
Мне руку поднял рефери,
Которой я не бил.

Лежал он и думал, что жизнь хороша,
Кому хороша, а кому - ни шиша!

1966
Песенка про мангустов

"Змеи, змеи кругом - будь им пусто!" -
Человек в исступленье кричал -
И позвал на подмогу мангуста,
Чтобы, значит, мангуст выручал.

И мангусты взялись за работу,
Не щадя ни себя, ни родных, -
Выходили они на охоту
Без отгулов и без выходных.

И в пустынях, в степях и в пампасах
Даже дали наказ патрулям -
Игнорировать змей безопасных
И сводить ядовитых к нулям.

Приготовьтесь - сейчас будет грустно:
Человек появился тайком -
И поставил силки на мангуста,
Объявив его вредным зверьком.

Он наутро пришел - с ним собака -
И мангуста упрятал в мешок, -
А мангуст отбивался и плакал,
И кричал: "Я - полезный зверек!"

Но зверьков в переломах и ранах,
Все швыряли в мешок, как грибы, -
Одуревших от боли в капканах
Ну и от поворота судьбы.

И гадали они: в чем же дело -
Почему нас несут на убой?
И сказал им мангуст престарелый
С перебитой передней ногой:

"Козы в Бельгии съели капусту,
Воробьи - рис в Китае с полей,
А в Австралии злые мангусты
Истребили полезнейших змей.

Вот за это им вышла награда
От расчетливых этих людей, -
Видно, люди не могут без яда,
Ну а значит - не могут без змей"...

И снова:

"Змеи, змеи кругом - будь им пусто!" -
Человек в исступленье кричал -
И позвал на подмогу...

Ну, и так далее -
как "Сказка про белого бычка".

1971
Песенка про метателя молота

Я раззудил плечо - трибуны замерли,
Молчанье в ожидании храня.
Эх, что мне мой соперник - Джон ли, Крамер ли, -
Рекорд уже в кармане у меня!

Заметано, заказано, заколото, -
Мне кажется - я следом полечу.
Но мне нельзя, ведь я - метатель молота:
Приказано метать - и я мечу.

Эх, жаль, что я мечу его в Италии:
Я б дома кинул молот без труда, -
Ужасно далеко, куда подалее,
И лучше - если б враз и навсегда.

Я против восхищения повального,
Но я надеюсь: года не пройдет -
Я все же зашвырну в такую даль его,
Что и судья с ищейкой не найдет...

Вокруг меня корреспонденты бесятся.
"Мне помогли, - им отвечаю я, -
Подняться по крутой спортивной лестнице
Мой коллектив, мой тренер и - семья".

1968
Песенка про прыгуна в длину

Что случилось, почему кричат?
Почему мой тренер завопил?
Просто - восемь сорок результат, -
Правда, за черту переступил.

Ох, приходится до дна ее испить -
Чашу с ядом вместо кубка я беру, -
Стоит только за черту переступить -
Превращаюсь в человека-кенгуру.

Что случилось, почему кричат?
Почему соперник завопил?
Просто - ровно восемь шестьдесят, -
Правда, за черту переступил.

Что же делать мне, как быть, кого винить -
Если мне черта совсем не по нутру?
Видно негру мне придется уступить
Этот титул человека-кенгуру.

Что случилось, почему кричат?
Стадион в единстве завопил...
Восемь девяносто, говорят, -
Правда, за черту переступил.

Посоветуйте, вы все, ну как мне быть?
Так и есть, что негр титул мой забрал.
Если б ту черту да к черту отменить -
Я б Америку догнал и перегнал!

Что случилось, посему молчат?
Комментатор даже приуныл.
Восемь пять - который раз подряд, -
Значит - за черту не заступил.

1971
Песенка прыгуна в высоту

Разбег, толчок... И - стыдно подыматься:
Во рту опилки, слезы из-под век, -
На рубеже проклятом два двенадцать
Мне планка преградила путь наверх.

Я признаюсь вам, как на духу:
Такова вся спортивная жизнь, -
Лишь мгновение ты наверху -
И стремительно падаешь вниз.

Но съем плоды запретные с древа я,
И за хвост подергаю славу я.
У кого толчковая - левая,
А у меня толчковая - правая!

Разбег, толчок... Свидетели паденья
Свистят и тянут за ноги ко дну.
Мне тренер мой сказал без сожаленья:
"Да ты же, парень, прыгаешь в длину!

У тебя - растяженье в паху;
Прыгать с правой - дурацкий каприз, -
Не удержишься ты наверху -
Ты стремительно падаешь вниз".

Но, задыхаясь словно от гнева я,
Объяснил толково я: главное,
Что у них толчковая - левая,
А у меня толчковая - правая!

Разбег, толчок... Мне не догнать канадца -
Он мне в лицо смеется на лету!
Я снова планку сбил на два двенадцать -
И тренер мне сказал напрямоту,

Что - начальство в десятом ряду,
И что мне прополощут мозги,
Если враз, в сей же час не сойду
Я с неправильной правой ноги.

Но я лучше выпью зелье с отравою,
И над собой что-нибудь сделаю -
Но свою неправую правую
Я не сменю на правую левую!

Трибуны дружно начали смеяться -
Но пыл мой от насмешек не ослаб:
Разбег, толчок, полет... И два двенадцать -
Теперь уже мой пройденный этап!

Пусть болит мая травма в паху,
Пусть допрыгался до хромоты, -
Но я все-таки был наверху -
И меня не спихнуть с высоты!

Я им всем показал "ху из ху", -
Жаль, жена подложила сюрприз:
Пока я был на самом верху -
Она с кем-то спустилася вниз...

Но съел плоды запретные с древа я,
И за хвост подергал все же славу я, -
Хоть у них толчковая - левая,
Но моя толчковая - правая!

1970
Песня о сентиментальном
боксере